Русское дворянство времен Александра I - Патрик О’Мара

В ответ на конкретный запрос царя о них Муравьев ссылается в своей записке на положение «экономических» крестьян и потенциальные выгоды от предоставления им свободы, хотя и без земли. «Экономические» крестьяне были раньше церковными крепостными до секуляризации в 1764 году церковных земель, на которых на тот момент проживал почти миллион крепостных мужского пола. Первоначально эти крестьяне находились под надзором возрожденной Экономической коллегии Синодального правления до ее упразднения в 1786 году, после чего они были приписаны к другим государственным крестьянам[739]. Предлагая пути развития этой категории крестьян, автор исходил из убеждения, что земли, находящиеся в частной собственности, потенциально более продуктивны, чем государственные. Муравьев утверждал, что для повышения продуктивности государственных земель необходима новая система вознаграждений и стимулов, чтобы приблизить сельское хозяйство России к уровню других европейских государств (составлявших естественный ориентир для Муравьева). Ключом к достижению этого, по его мнению, были образование, здравый смысл и развитие частной собственности (и капитала), как это было достигнуто в Англии, Германии и Франции. Напротив, российские государственные земли представляли собой шокирующую картину крайнего беспорядка и запущенности.

Муравьев также убедился на собственном опыте, что государственное лесное хозяйство работало неэффективно и из‐за плохого ведения хозяйства, потерь и расточительства приносило в пять раз меньше прибыли, чем можно было ожидать. Предлагаемое Муравьевым средство состояло в том, чтобы вознаградить достойных людей предоставлением земли, на которой проживали «экономические» крестьяне, с лесами или без них, но без передачи им в собственность самих крестьян или их имущества.

Муравьев утверждал, что «кроме очевидной от сего пользы для человечества и государства» у правительства не было другого пути вознаграждения достойных людей. В то же время стимулы были абсолютно необходимы в такой стране, как Россия. Причем земля должна быть предоставлена в наследство бессрочно. Государственные крестьяне, проживавшие на такой земле, должны были платить новому владельцу по ставке, определяемой правительством и в соответствии с преимуществами, предоставляемыми владельцем крестьянам. Только что получившие дворянство посредством государственной службы и достижения определенного чина должны сохранить право владеть землей, деревнями и имениями. Однако это право не должно было распространяться на крестьян. Последние должны были быть свободны от власти землевладельца, на земле которого проживали.

Муравьев считал, что такой порядок полностью соответствовал бы духу Жалованной грамоты дворянству: «новое» дворянство смогло бы получить поместья «старого» дворянства, хотя и с ограниченными правами, и — главное — без владения крестьянами. Это, как он выразился, было бы одним из «легчайших и неприметных способов, чтобы освободить крестьян от рабства!» Муравьев был уверен, что тем самым «самоуправство волостных правлений (и приказов) уничтожится» и казенный «поселянин восчувствует бодрость»[740]. Столь же оптимистично он полагал, что старое дворянство скоро привыкнет владеть землей без крепостных. После освобождения своих крестьян они должны были сохранить право собственности на землю и продолжили бы жить на ней. Любой прямой контроль над управлением имениями или обработкой земли привел бы к снижению ее продуктивности, что в конечном итоге нанесло бы ущерб государственной казне. Это было особенно верно в отношении России, заключал Муравьев, «государстве от природы решительно и преимущественно земледельческом, хлебопашенном».

Проект Муравьева явился значительным и аргументированным вкладом во всенародное обсуждение крестьянского вопроса, который Александр I то инициировал, то прекращал в своей непредсказуемой манере. В записке Муравьева прагматизм сочетался с осторожностью до такой степени, что то, что в ней предлагалось, на самом деле не означало освобождения крестьян от положения крепостных, тем самым обеспечивая дальнейшую зависимость крепостных от своих помещиков. Поэтому в сравнении с условиями крестьянской реформы 1861 года проект Муравьева был осторожно консервативен. Остается загадкой ответ Александра I на проведенный статс-секретарем по его собственному запросу анализ долгосрочных перспектив «экономического» крестьянства.

В. Н. Каразин: Мнение украинского помещика

Несмотря на санкции, ранее наложенные на него властями, Каразин безудержно продолжал свою непрошеную и часто нежелательную корреспонденцию. 12 декабря 1819 года он написал Кочубею о серьезных нарушениях законов, касающихся крестьян. Кочубей запросил более подробную информацию и к январю 1820 года получил от Каразина еще три записки, в которых описывались широко распространенные и вопиющие злоупотребления в отношении крепостных и излагались несколько возможных ответов. В результате весной 1820 года Каразин и Кочубей провели ряд встреч для обсуждения поднятых вопросов и возможных решений[741].

Как отметил один из первых его биографов, Каразин, этот «глас вопиющего в пустыне», был по темпераменту неудержим и раздражал высокопоставленных придворных и самого царя своими постоянными вмешательствами[742]. Но, по крайней мере, в отношении крепостного права Каразин был далеко не одиноким. Как мы уже отметили, в то время многие умы были сосредоточены на решении крестьянского вопроса, и Каразин был одним из ведущих деятелей группы сторонников крепостной реформы, которая была рассеяна крахом проекта Общества добрых помещиков. Рассказ о сложных отношениях Каразина с Александром I и история его ареста будут рассмотрены в одиннадцатой главе. Особый интерес здесь представляет сосредоточенность Каразина на проблеме крепостного права и благосостояния крестьян как до, так и после его заключения в Шлиссельбурге в 1820 году, что являет собой пример реформистского мировоззрения дворянства. Наиболее полное изложение видения Казариным развития сельского хозяйства России содержится в его длинном письме от 30 января 1810 года губернатору Слободской Украины И. И. Бахтину[743].

Каразин был убежден в необходимости ослабить узы крепостного права, не отменяя его полностью, поскольку «помещики для благосостояния селений землевладельческих столько же нужны, сколько монархи для подданных вообще»[744]. Для Каразина крепостное право как система было по сути своей явлением здравым, хотя и серьезно омраченным хроническими злоупотреблениями. Он утверждал, что государство должно использовать свои существующие полномочия, чтобы упорядочить институт и положить конец рабству крестьян. Будучи идеалистом, Каразин считал правильное управление крестьянами в их имениях абсолютным долгом помещиков перед государством. Он описал идеального землевладельца как «генерал-губернатора в малом виде» своего собственного имения, защитил его от ложных обвинений в жестоком обращении с крепостными и, как ни странно, рекомендовал создать общенациональную тайную сеть из дворян, с целью следить за общественным мнением и информировать о нем петербургские власти.

Еще будучи молодым помещиком, Каразин уже составил устав для своих крестьян, или, как он их называл, «поселян». Впоследствии он опубликовал план регулирования и управления крепостными в своих поместьях: «Опыт сельскаго устава для помещичьяго имения, состоящаго на оброке»[745]. Среди наиболее важных положений данного плана было предоставление каждому взрослому мужчине участка в 7,5 десятины (чуть более 8