Варяжский круг - Сергей Михайлович Зайцев

Иеропес послал мальчика за слугами, и те скоро явились на арбе, запряженной лошадью. Слуги быстро погрузили на арбу трупы тех, кто еще только что искал мести для Гуго, прикрыли их старыми мешками, пахнущими рыбой, и увезли в сторону Золотого Рога. Так, еще утром люди, полные надежд и стремлений, рассчитывали, как бы побогаче да получше других прожить свой век да, не остаться к старости с пустым кошелем, но уже ночью их бездыханные, обескровленные тела тряслись в скрипучей арбе по улицам Галаты, а потом чужие слуги, прячась в темноте и воровато оглядываясь, сталкивали их с берега в воды залива и морщились, когда дух крови ударял им внос.

Когда Берест опьянел от выпитого вина, боль в плече немного приутихла, зато пробудился голод, и игрец вспомнил, что с утра ничего не ел. И он подвинул к себе блюдо с жареной рыбой и луком. Ингольф же, который сидел рядом, налил игрецу еще вина и сказал:

– Пей! Это принесет тебе силы. У Иеропеса хорошее вино!

И игрец пил.

Старик Гёде сидел в обнимку с Иеропесом, оба были сильно пьяны. Гёде рассказывал:

– Я заколол его вилкой для мяса! Да, да! Обыкновенной вилкой для мяса. Я тогда был молод, и он был молод. Но я – это был я, а он был королевским любимчиком. Имя его не помню – не то Крафтунг, не то Штаркунг, а может, даже на конце было «линг». Я помню только прозвище любимчика – Сердцеед. Так его звали потому, что он, красавчик, каждую ночь пожирал сердце одной из красавиц.

Иеропес слушал, кивал головой, но в пьяных глазах его было неверие – много всяких небылиц он уже слышал от варягов и русов.

А Гёде продолжал:

– Он был бес, говорили позже те красавицы и удивлялись – как это удалось приколоть беса обыкновенной вилкой для мяса. Да, да! Так уж нескладно вышло…

И качал Гёде головой.

– Вся моя жизнь после этого потекла по иному руслу. Я попал в опалу, и меня искали повсюду королевские слуги. А прятался я в лачугах у рыбаков. Те рыбаки корили меня, говорили: «Всему виной – твое пьянство». Но это девки подвели меня. Знаю! И вилку они вложили в руку.

– Девки? – оживился Иеропес и крикнул мальчику: – Эй! Позови Димитру…

– Да, девки. Там были две с недоеденными сердцами. – Гёде налил в кубки вино. – Выпьем за Данию, брат Иеропес! Ты не знаешь, какая это красивая страна… Я бежал из нее глухой ночью, когда королевские слуги крались к моему тайнику. Я связал веревкой две пустые бочки и кинулся с ними в волны… Выпьем!

– Хорошо рассказал! – похвалил Гуго. – Осадим сейчас Константинополь! Никто не осаждал его, вооруженный вилками для мяса. А мы осадим. Неси, Иеропес, вилки…

Берсерк был уже пьян. И всякий раз, когда Гуго напивался, он призывал к осаде Константинополя.

Здесь в таверну вошла танцовщица. И при виде ее восхищенный Гёде сказал берсерку:

– Что тебе Константинополь! Вот бы кого осадить.

Гуго мутными глазами посмотрел на девушку и снова потянул к себе кубок с вином.

– Эх, Гуго!.. – вздохнул отец Торольв. – Хорош ты в битве, но слаб за столом. Не умом живешь – желудком.

Танцовщица, одетая во все красное, – от пурпурных сапожек до алой ленты в черных волосах – тихонько позванивая колокольцами бубна, прошла между столов, Прошла, как проплыла. И волосы ее не шелохнулись. Зато колокольчики звонили по-разному: возле Ингольфа тихо звучали, мягко и с сожалением, возле Торольва едва слышно, рядом с игрецом и Эйриком взволновались бубенцы и залились, и засмеялись, перед Гёде притихли, вздохнули несколько раз, а для Гуго никак не звонили – смолкли колокольцы.

– Станцуй нам, Димитра, – сказал Иеропес и поднес танцовщице свой кубок с вином.

Она отпила глоток и вернула кубок. Она прошла по кругу тем же плавным шагом, негромко постукивая бубном о колено, она приостановилась возле игреца и задержалась взглядом на его лице. Глаза ее при этом заметно заблестели, а губы дрогнули, готовые улыбнуться, но не улыбнулись. Потом, видно, хмель ударил ей в голову – озорные искорки всколыхнули покой черных глаз.

Гёде толкнул Гуго в плечо и сказал:

– Смотри, как она его одарила! А он будто и не заметил. Учись, брат, у игреца водить любовь.

Димитра опять подошла к Иеропесу.

– Как я могу станцевать? – спросила она, взглянув на Береста. – Ведь мальчик сегодня не играет. А вон тот, беленький, что играл в прошлый раз, уже не просит флейты.

Тогда Иеропес и все, кто был, просили игреца:

– Сыграй…

Но тот отказался. Он ответил, что ему трудно даже приподнять левую руку, что рана в плече горит огнем. Сказал, душа не ищет флейты, когда в теле жар.

Здесь Гуго тяжело привстал:

– Я сыграю на ней!..

И он, расставив ручищи, пытался облапить бедра Димитры. Танцовщица же отступила, и Гуго повалился под столы и лежал там с глупой пьяной ухмылкой, пока его не унесли в комнату со щеколдой.

– Эх, Гуго!.. – сказал отец Торольв. – Грозен ты в битве, но жалок возле вина.

Игрец поднялся из-за стола.

– Я попробую. Дайте флейту.

Он, покачиваясь и придерживаясь за столы, вышел на круг и сел на пол недалеко от очага. Здесь было теплее, а игреца уже начинал брать озноб.

Иеропес сам принес ему флейту.

И Берест заиграл, как мог. Но все одобрительно зашумели и сказали, что никогда еще не слышали от игреца такой нежной музыки. Мальчик же сел возле него и внимательно следил за его пальцами. Мальчик сказал игрецу, что Димитра хотела исполнить быстрый танец огня и поэтому оделась во все красное, но под эту музыку можно исполнить только медленный танец заката. «Да, она танцует закат!» – узнал мальчик и уже больше не произнес ни слова, завороженный звуками флейты и танцем.

Варяги и сам Иеропес были восхищены.

– Она будто бы без костей! – сказал отец Торольв. – Как гибка!

А Гёде вздохнул:

– Много бы я дал за ночь после этого заката… Да где мои силы!

– О, силы появятся! – засмеялся Иеропес. – Димитра знает, каким образом прижаться к мужчине, чтобы пленить его. Даже самого уставшего!

– Не говори так! – вспылил Эйрик. – Она – как богиня!

С этим согласился Иеропес:

– Да, Димитра не из тех, кто бывает в комнате со щеколдой. Но она – женщина. И ее любят. За любовь осуждать невозможно! А каждый из вас разве уже не любит ее? Посмотрите на ее улыбку – ведь это улыбка ангела.

– За этой улыбкой прячутся эльфы, – сказал Ингольф.

– О нет! Какие эльфы! – возразил тавернщик. – За этой улыбкой прячутся тугие кошели с золотом и серебром. Я бы уже давно прогорел, если бы не Димитра.

И далее Иеропес сказал, что таверна его находится в неудобном месте, в глухом проулке. Поэтому он имел недостаточно посетителей и знавал худшие времена, и подыхал с голоду возле своего очага. И подох бы, если бы один знакомый орфанотроф[29]не надоумил его и не предложил за сущий пустяк смазливую малолетнюю девчонку, совершенную сироту. Позже Иеропес узнал, что тот орфанотроф тешился с девчонкой, но она его чем-то напугала. И оказалась в таверне… Здесь довольный Иеропес прихлопнул в ладоши и принялся рассказывать дальше… О, с тех пор они зажили безбедно! Девчонка оказалась на редкость способной к танцам. А при ее гибкости – это был Божий дар. Многие сходили от Димитры с ума. Теперь таверну почитали своим присутствием даже благоухающие аристократы. Они бросали под ноги танцовщице горсти монет, они искали ее любви. И Димитра любила, если любовь приходила к ней, – любила и богатых, и бедных. И танцевала для всех одинаково – хоть на грязной мостовой, хоть на рассыпанных монетах…