Три позы Казановы - Юрий Поляков

Моя хорошая знакомая Антонина Сергеевна Афросимова была следователем по особо важным делам. «Важняк»! Или, если хотите, «важниха». Меня с ней свёл один художник – Кирилл Подрамников. Тоня была очень хороша: высокая шатенка со строгими глазами. Но знаете, есть женщины, которые относятся к своей красоте… Как бы это объяснить? Попробую… Вам, конечно, приходилось выбирать себе костюм? Тогда вы меня поймёте! Вы подбираете пару или тройку, чтобы ходить на работу, допустим, в школу. Я когда-то работал учителем, поэтому такой пример мне ближе. Примериваете – и он вам впору, подходит по цвету, даже по цене, но сидит при этом… Как выражались во времена моей юности, чересчур фасонисто. Тем не менее вы его берёте, надеваете и отправляетесь в школу, но вам кажется, будто коллеги-педагоги, даже ученики, лукаво отмечают «фасонистость» обновки, перемигиваются, мол, наш-то ботаник-то, оказывается, пижон! И вы начинаете стесняться этого костюма, надеваете его всё реже, реже и наконец вешаете в дальний угол шифоньера на радость моли…

Так вот, наша Антонина Сергеевна с детства, точнее, с отрочества, относилась к своей внешности, повторяю, весьма незаурядной, примерно так же, как к фасонистому костюму. Она стеснялась своей телесной одарённости! Бывают такие женщины. Редко, но бывают. А ведь тело не платье, его в шкап не засунешь. Уроки физкультуры в старших классах были для неё сущим мучением, она чувствовала себя дородной кустодиевской купчихой рядом с голубенькими пикассовочками. А какие взоры бросали на неё полузрелые одноклассники!

Особенно наглел второгодник Ершов, хулиган с незаконченной пороховой наколкой на руке. Про него пацаны шептались, будто по примеру осуждённого за разбой старшего брата он вшил себе под крайнюю плоть подшипниковые шарики, отчего его будущей жене предстояло испытать невероятное счастье. Эти волнительные слухи из ребячьей раздевалки дошли до девчонок и произвели на Тоню сильнейшее впечатление. Она, покраснев до корней волос, прониклась странной, будоражащей симпатией к этому урковатому пареньку, пошедшему на фактическое членовредительство во имя своей грядущей избранницы! Но сначала опытные подруги долго объясняли ей, наивной, какое отношение имеют стальные шарики к гармоничному браку.

В школе Афросимова была, конечно, отличницей, общественницей, готовой в любую минуту ринуться в бой против несправедливости. За это её даже прозвали Железная Тоня. Однажды она вступила в борьбу с директором школы, решившим исключить Ершова за очередное мордобитие, хотя парня вполне можно было перевоспитать, а не отдавать на съедение уличной безнадзорности. Однако, несмотря на усилия Железной Тони, хулигана вышибли, и он сгинул на задворках отечественной пенитенциарной системы. Видимо, именно для того чтобы сражаться за справедливость во всеоружии, она поступила на юрфак, а потом пошла работать в прокуратуру. К тому же строгая тёмно-синяя форма с золотыми рыцарскими эмблемами в петлицах несколько скрадывала телесную роскошь, в которую озорная природа, точно смеясь, облекла эту скромную, гордую душу. Кстати, старый эротоман Сен-Жон Перс разделял женщин на четыре подвида: скромница со скромным телом, скромница с призывным телом, призывница со скромным телом и, наконец, призывница с призывным телом. Железная Тоня явно относилась ко второй категории. А это, на мой вкус, самая пикантная комбинация!

Замуж Афросимова вышла рано, за своего одноклассника Никиту Сурепкина, хотя, честно говоря, никаких внятных чувств к нему не испытывала. Мальчик просто взял её измором: дарил цветы, звал в театр, ждал подокнами, поздравлял со всеми праздниками, какие находил в отрывном календаре. Он нежно дружил с её мамой, помогал будущему тестю реставрировать трофейный «Опель», привезённый Тониным дедом из Потсдама. Полковник Афросимов – личность историческая: именно он промокнул подпись фельдмаршала Кейтеля под Актом о безоговорочной капитуляции Германии. Это пресс-папье недавно ушло на аукционе «Сотбис» за полмиллиона фунтов. Кстати, героическому деду жених не нравился, но кто теперь слушает ветеранов!

Отец с матерью ежедневно настаивали на свадьбе, а подруги твердили: если она отвергнет Никиту, его подберут через минуту, как обронённую на асфальт сторублёвку. Даже когда Тоню принимали на третьем курсе кандидатом в члены КПСС (тогда, в конце перестройки, вдруг решили резко омолодить партию), один из членов бюро туманно заметил, мол, не следует будущей коммунистке столь безответственно играть чувствами юноши с серьёзными намерениями. (Оказывается, накануне в партбюро поступила умоляющая анонимка.) В общем, сложилась такая ситуация, при которой не выйти за Никиту означало совершить грубый антиобщественный поступок. И Тоня его не совершила, но выдвинула условие: она оставляет себе девичью фамилию. Одна мысль о том, что можно вдруг стать Сурепкиной, приводила её в ужас.

Вскоре в Грибоедовском дворце крашеная блондинка с широкой лентой через плечо с профессиональной задушевностью предупредила молодых о взаимной ответственности, супружеском долге и предложила поцеловаться. Никита буквально трясся от сладостного предчувствия и даже уронил на пол обручальное кольцо, торопясь надеть его на палец невесте. «Плохая примета!» – ахнула чья-то родственница, вызванная на свадьбу из глубинки. Но остальные только рассмеялись, а юный муж светился таким счастьем, что Тоня тоже почувствовала себя счастливой. Что ж, отражённое счастье – удел многих.

Как прошла первая брачная ночь, я не знаю. Подозреваю, не очень. Страстные соискатели почему-то чаще оказываются скверными любовниками. Тонин дед-ветеран достал по знакомству, а Никитины родители оплатили молодым путёвки на Золотые Пески. В ту пору обеспеченные родители со связями часто отправляли детей на медовый месяц в Болгарию. Там всё и произошло. Через девять месяцев у молодых родился мальчик Павлик. Никита Сурепкин унаследовал профессию своих родителей и, выучившись на стоматолога, стал хорошо зарабатывать. На зубах, знаете, люди не экономят, ибо именно зубы постоянно напоминают нам о том, что сделаны мы чёрт знает из чего, а жизнь наша есть ежеминутный распад плоти. Потом родилась дочь Вика. Жили, воспитывали детей, прирастали вещами, жилплощадью, мебелью, дачными сотками. Как все.

Шли годы. Тоня продвигалась по службе, обихаживала супруга, выбиралась депутатом райсовета. Других мужчин у неё, конечно, не было. К Никите она испытывала родственное равнодушие, переходящее иногда в бытовую нежность. Порой во время ночной мужниной ласки, быстрой, как выпад фехтовальщика, ей, чтобы чего-то достичь, приходилось вызывать из памяти сурово-задумчивое лицо любимого французского киноактёра, играющего настоящих мужчин. Но чаще – вы не поверите – ей в трудные минуты помогал юный хулиган Ершов. Точнее, воспоминания о нём и его безрассудном поступке с шариками…

Кстати, о Ершове. После института Тоня стала следователем. Начинающая женщина, молодая специалистка попала буквально в выгребную яму нашего больного общества! Воры, бандиты, убийцы, мошенники, хапуги, растлители… Сколько раз ей приходилось выезжать «на труп» и своими глазами видеть, как человек, ещё вчера живой и полный планов, превращался в куклу из мёртвого мяса. А вы думаете, просто упечь на десять лет в лагерь молодого мужика, который строит тебе глазки во время допросов? Постепенно её красивое лицо обрело жёсткую складку, какую часто наблюдаешь у практикующих хирургов, а большие карие глаза смотрели теперь со строгой пытливостью даже при дружеском общении, точно Антонина всё время старалась мысленно подобрать собеседнику соответствующую статью УК.