Четыре сестры - Малика Ферджух

Энид, – сказала Женевьева, показывая на рощу, где устроили что-то вроде театра на эстраде.

С утра младшие школьники играли там пьеску, показывали парад зверей из зоопарка, и неизбежное стихотворение Превера читала… (Женевьева вдруг вспомнила с ужасом) малышка Буэн! Дочь мадам.

– Вы видели мою Зоэ? – шелестела как раз вышеупомянутая мадам.

– Ваша дочь очень хорошо выступила, – любезно заверила Шарли.

Она извлекла еще один наггетс и предложила его мадам Буэн, чья шляпка заколыхалась:

– Спасибо, нет. Эти косточки… Это слишком напоминает мне фильм, который я видела вчера.

– Какой фильм? – поинтересовалась Шарли, которой на самом деле было плевать.

Она искала глазами в толпе сестер. А, вот и Беттина в розовом ситцевом платье, на фоне которого пламенеет ее рыжая шевелюра и бледнеет сахарная вата вокруг. Она болтала с Денизой и Беотэги.

– Как его, – продолжала мадам Буэн, – название было… Ладно, не важно. Это история серийного убийцы-меломана, которого травмировала его учительница музыки, заставлявшая раз за разом повторять на фортепиано «К Элизе», в то время как истребляли его ручных мышек.

– Ох.

Повисла пауза. Женевьева робко спросила:

– А при чем тут эти кусочки курицы?

Шляпка качнулась – на правый борт, на левый борт.

– О, дело не столько в курице… Скорее в кусочках.

Мадам Буэн засмеялась. Никто ее не поддержал. Женевьева оглянулась в сторону крытой галереи, где должна была находиться Гортензия.

– Вы заметили? – снова заговорила мадам Буэн, она успела достать пакетик засахаренного миндаля и начала методично его грызть. – Только это сейчас и можно перехватить.

– Засахаренный миндаль?

– Фильмы про серийных убийц.

На другом конце галереи, у стенда, где метали стрелы, Гортензия весело махала им рукой. Желтая шляпка у них под носом колыхнулась, как плавник камбалы.

– Я должна смотреть эти фильмы, – объяснила мадам Буэн (родительница знаменитой ученицы Зоэ, вундердевочки, декламировавшей Превера, и член школьного совета), – потому что я состою в комиссии, которая выдает марку МОСМОДОРМАЛ.

– МОСМО…?

– …ДОРМАЛ. МОжно СМОтреть нашим ДОРогим МАЛышам.

Она предложила им свой пакетик жареного миндаля. Шарли и Женевьева отказались – нет, спасибо, они уже поели курицы. Мадам Буэн продолжала:

– Я обязана регулярно их глотать.

– Фильмы про серийных убийц?

– Засахаренный миндаль. Из-за моей гипогликемии. Это напоминает мне фильм, где злодей-кондитер топил своих жертв в горячем сиропе и…

– А вот и Гортензия! – с облегчением воскликнула Женевьева.

Их сестренка шла от стенда, где метали стрелы, неся под мышкой гигантскую версию Ёкононо, куклы, произведшей фурор в Токио, потому что из ее рта вылетали слова «Где здесь туалет, черт возьми?» и «Никель сегодня падает», если ее дергали за ухо.

– Смотрите! – крикнула Гортензия, сияя.

Она ущипнула игрушку, которая пробормотала нечто нечленораздельное. Шарли позволила себе гримаску.

– Что она там бормочет?

– Я знаю! – с гордостью перебила ее мадам Буэн. – Она говорит: «Встретимся в походе в Мессину»!

Гортензия сокрушенно покачала головой:

– Вовсе нет. Она сказала «Нам нет дела до прихода Мессии». Но батарейка на исходе.

Мадам Буэн улыбнулась, как будто два крючковатых пальца раздвинули ее губы.

– Кстати об исходе, – сказала она. – Наш семейный врач уходит на пенсию. Что вы скажете о том молодом докторе… Базиле как-его-там?

Шарли вспыхнула. Ее щеки порозовели, шея тоже.

– Мы с ним больше не видимся… почти, – проговорила Женевьева.

– Давно, – мрачно добавила Гортензия.

– О… Я так и думала. Мне говорили, что вы с ним…

«Где здесь туалет, черт возьми!» «Никель в свободном падении!» «Где здесь…»

К Шарли вернулся ее обычный цвет. Голос тоже стал почти нормальным:

– Базиль больше не бывает у нас, но это ничего не меняет в его компетенции в медицине. Не бойтесь, идите к нему. Гортензия, принесешь мне апельсинового сиропа?

* * *

А в нескольких метрах от них, при поддержке Беттины и Беотэги, Дениза пыталась уговорить свою мать разрешить им, пожалуйста-очень-тебя-прошу-умоляю, уехать на каникулы втроем.

– Мы будем не одни! – повторяла она в четырнадцатый раз за одиннадцать минут. – С нами будет кузина Вирсавия! В своем доме! И ей тридцать лет!

– В доме?

– Кузина!

Мадам Коменчини тихо вздохнула. (Три девочки поняли, что плотина прорвана.) Наконец-то.

Беттина поспешила ковать железо, пока горячо:

– Моя старшая сестра сразу сказала «нет», как и вы, мадам Коменчини. Она передумала, когда узнала, что с нами будет кузина Вирсавия.

Это была чистая правда. Шарли никогда бы не отпустила ее в незнакомый дом на природе, если бы мадам Пермулле, мама Беотэги, не заверила ее, что с ними будет кто-то из старших.

– И это всего в пятидесяти километрах, – добавила Дениза. – Меньше часа на поезде, если мы вздумаем вернуться. Или если ты захочешь нас навестить.

Обе гипотезы были, разумеется, из области фантастики, но в чем-то доказывали их добрую волю. Исчерпав свои доводы, мадам Коменчини закурила сигариллу. Уже неделю эти три стервочки ее доставали… Она дала себе еще пятнадцать секунд. Из принципа.

Тут из группы родителей вынырнула мать Беотэги и кинулась к ней.

Мадам Пермулле: антрацитовый костюм в тонкую полоску, галстук, коротко стриженные волосы. Мадам Коменчини: плиссированная юбка клеш в красных маках, крупный жемчуг, алый тюрбан.

– Моя дорогая!

Мать Денизы почувствовала, как растекается лужицей все, что осталось от ее энергии. Для схватки с мадам Пермулле у нее не было сил. Она поспешно пробормотала дочери:

– Ну хорррошо. Отпррравляйтесь, если так пррриспичило.

Дениза, Беотэги и Беттина запрыгали и восторженно завизжали: так, наверно, праздновал Цезарь последнюю победу над галлами. Их прервал голос из динамика.

– «Король и маркиза»! – объявил он.

– Номер Энид и Гулливера!

Они расселись на железных стульях. Бог весть по какой случайности – но была ли это случайность? – мадам Буэн оказалась рядом с Шарли. Все ждали. Наконец занавес открылся, и появились две пышные ром-бабы с кремом, из-под которых торчали остроносые туфли: Энид и Гулливер в жабо, кружевах и напудренных париках. Под пальцами мадам Аустерлиц, учительницы музыки, клавесин отбил легкую дробь. Одна ром-баба раздулась (это она поднималась) и запела:

Хотите танцевать, маркиза?

Со мной станцуйте менуэт!

Ха-ха-ха-ха! Менуэт – это танец короля!

– Они в самом деле… – пробормотала мадам Буэн.

Что? Этого никто так и не узнал.

Гортензии быстро наскучило представление, которое она считала малость любительским. (О на-то училась на настоящих театральных курсах!) Она воспользовалась передышкой, чтобы принять важное решение: сегодня вечером она поднимет тему СВОИХ каникул. И так слишком долго тянула. Ладно, после недели стычек с Беттиной на ту же тему Шарли бы просто ее съела… Ну, тем лучше, теперь она устала. В конце концов, почему одна Беттина имеет право на