Последние дни. Павшие кони - Брайан Эвенсон

– Запрос: любой труп?

– Любой труп? – переспросил мужчина. – Пожалуй, да, главное, целый. Главное, хороший.

– Любой труп.

– Да, любой.

Поставщик обернулся посовещаться с остальными. Они долго общались на своем странном языке. Жестикулировали, словно о чем-то спорили, или так ему показалось. Наконец посланник повернулся и произнес:

– Прошу выйти из пещеры.

– Зачем? – спросил он. – Вы знаете, где найти труп?

– Да. Любой труп.

– Такой же хороший? – сказал мужчина, показывая на приготовленное мясо рядом.

– Любой труп, – сказал поставщик и вздрогнул. Поднял панцирь так, что стали видны скрытые колючки на темном теле. – Личность, прошу выйти из пещеры.

Сперва все ему говорили, что черная веранда проклята, и предлагали бросить рюкзак в любой другой комнате, разделить уже занятую кровать, а то и устроиться прямо на полу. Но когда он надавил, сказали, что ладно, нет, не совсем проклятая – по крайней мере, не всегда. Проклятье чувствуешь только в полете.

– В полете? – переспросил он, уже думая, что его английский не так уж хорош, как он думал.

– В трипе, – сказала женщина, которую звали Ханна, но сама она называла себя Маленький Бог. – Под кайфом.

Ах да, такой сленг он знал. Значит, полет – то же самое? Но в этом случае все будет в порядке, он не заметит проклятья, ведь он здесь для наблюдения за сообществом, чтобы побыть среди них на время, но не становиться их частью, и он трезвенник.

– Кто-кто? – прошептала Маленький Бог, пока из уголков ее губ сочился дым. Он что, ошибся словом? – Пофиг, чувак, все нормально.

И все было нормально, ведь теперь ему одному досталась целая комната. Или что-то вроде комнаты, потому что они так заколотили веранду деревяшками, что внутри все равно свистел ветер. Он купил в секонд-хэнде дальше по улице лампу и протянул удлинитель; на веранде лежала половина матраса, и если правильно положить рядом рюкзак, то можно спать с удобством. Рядом стояла стопка сломанных стульев, которые, как заявляла Лето или Бежевая Звезда – правда ли ее так зовут, могут ли вообще так звать человека, может ли человек звать себя так добровольно? – она собиралась ремонтировать, но к которым пока даже не подходила. Не считая этого, он был один.

Днем он ходил в коммуне и наблюдал. Сперва делал заметки, чем занимаются люди, но потом человек по имени Крутая Тема сказал, что нет, это не клево, наблюдение мешает ритму, и если что-то записывать, то оно меняется, записывать значит менять, и мужчина перестал делать заметки. Просто смотрел, а уже потом, на веранде, записывал, что помнил, что считал важным.

И Крутая Тема оказался прав. Раньше все выступали для него и его блокнота. Теперь, когда он не делал заметки, все стали просто игнорировать его; натыкались на него, суетились вокруг, передавали трубку, тянулись за него за стаканом или тарелкой. Его как будто вообще не было, он как будто стал призраком. И это было по-своему забавно, учитывая, что он жил в проклятой комнате. «В сообществе, но не часть сообщества», – думал он. Ему нравилось. Это как одновременно быть мертвым и живым или быть живым, но когда только ты знаешь об этом.

Он так привык к незаметности, что даже удивился, когда кто-то вдруг его заметил. Это была Маленький Бог, сидевшая по-турецки на полу. Она была под кайфом даже больше обычного; ее тусклые глаза мазнули по нему, а потом вернулись, с трудом сфокусировались, будто она увидела его в первый раз, будто его трудно разглядеть.

– Ты еще здесь? – спросила она. – Я думала, ты уехал.

Да, ответил он, еще здесь.

– Еще пишешь про нас?

Да, признался он, хотя в каком-то смысле уже не писал, перестал записывать в блокнот. Он все еще был здесь, но уже сам не знал, чем теперь занимался.

Маленький Бог кивнула. Повернулась и потянулась назад, взяла лист розовой бумаги, покрытый ровными рядами размытых, расплывшихся красных изображений. Оторвала от него квадратик и протянула ему, но даже посмотрев на рисунок вблизи, он не понял, что на нем изображено. Может быть, лицо. Может, человеческое, может, нет.

– Спасибо, нет, – сказал он и вернул квадратик назад.

Но Маленький Бог только покачала головой. А когда он протянул ей бумагу, лениво подняла руки. Одной взяла квадратик; другую поднесла к его губам, словно в замедленном движении, и коснулась их, раздвинула кончиками пальцев. Он позволил ей это сделать, потом позволил положить бумагу на язык. На вкус та оказалась горьковатой, но только слегка. Маленький Бог ненадолго оставила палец во рту.

– Держи, – сказала она, – не глотай. – А когда он кивнул, медленно убрала палец.

Может, марка была бракованная, так как он ничего не почувствовал.

– Ты подожди, – говорила Маленький Бог. – Скоро вставит.

Но не вставило. Сколько прошло времени? Казалось, много, целые часы, но стрелки на часах почти не сдвинулись. Когда она дала ему марку? Он не помнил. Но каждый раз, когда смотрел на часы, стрелки оставались на том же месте.

– Ты куда? – спросила Маленький Бог.

Что? Он не заметил, что куда-то идет, но да, похоже, стоял на ногах. Он так беспокоился из-за того, что будет, когда сработает наркотик, что даже не обратил на это внимания. Нервничал. Незачем нервничать, ведь наркотик не сработал, бракованная партия, или марку плохо покрасили, если так на них наносят кислоту – откуда ему знать, как на них наносят кислоту? Он же не эксперт, никогда на это не претендовал.

Из-за спины звал чей-то голос, и он не сразу понял, что это Маленький Бог. «Куда ты идешь?» – зовет она, вернее, звала – трудно понять, что происходит, а что уже произошло. И вдруг – его собственный голос, откуда-то оттуда, где, как он знал, его тела не было. Кто завладел его голосом? «К себе в комнату», – сказал голос позади, и да, это логично, потому что тело уже было там, уже на веранде, ждало, когда догонит голос.

Там, среди знакомых вещей, все снова стало хорошо, нормально. Да, это ему и нужно, побыть наедине с собой. Он все сам себе придумал, ничего не происходит, он в порядке. Он взял книгу, начал листать.

На миг буквы обрели пугающую резкость и ясность, а потом начали слегка пульсировать. «Когда я убивал, – прочитал он, – то складывал курган из камней – каирн – и запоминал, кто это был, что он умер здесь и как он умер. Мой разум – карта этих каирнов».

«Прошу прощения?» – подумал он. Что это за книга? Он попытался перевернуть ее и посмотреть на название, но как бы ни поворачивал, обложки не видел. А когда перелистнул страницу, та осталась прежней, с прежними словами, и откуда-то он знал, что это слова еще не написанной книги, что он читал не книгу или еще не книгу, а выловил что-то из паутины будущего, не запутавшись в ней, прямо как призрак.

И когда в голову пришло это слово – «призрак», – он вспомнил, что эта комната проклята. «Мой разум, – подумал он, – карта этих каирнов».