Битва при Молодях. Неизвестные страницы русской истории - Александр Гапоненко

Гордей Старый хотел дождаться, когда от Воротынского вернется его сын, чтобы отвезти тела погибших сослуживцев по родным поселениям и похоронить рядом с их предками. Однако еще до возвращения Петра приехала Анфиса Бойкая.

Она привезла на телеге два десятка тягиляев, которые деревенские бабы специально пошили для своих ушедших на войну мужей, сыновей, братьев. Мягкие брони заполняли телегу доверху, а на них сидели три дочки Анфисы и два сына Кузьмы. После того, как кочевники начали шарить по округе, оставлять детей в деревне стало опаснее, чем брать их с собой на поле битвы. К тому же для защиты от врага у бронных дел мастерицы под рукой в телеге лежал топор и лук со стрелами.

Гордей отвел Анфису с детьми к погибшим односельчанам, уложенным поблизости от выхода из гуляй-города. Увидев недвижное тело своего соседа, Анфиса заплакала, бросилась к нему и стала обнимать и причитать. Вера, Надежда и Любовь тоже заплакали навзрыд.

Малолетние Глеб и Борис сначала стояли отстраненно, пуская скупые мужские слезы, потом опустились на колени возле тела отца и прижались лицом к хладному телу, поскольку Анфиса все еще обнимала голову их отца. Через пару минут мальчики поднялись с колен и встали рядом с погибшим отцом. Лица у них были совершенно потерянными.

Гордей подошел к одиноко стоящим сиротам и сказал, обращаясь к ним совсем, как к взрослым:

– Глеб Кузьмич и Борис Кузьмич, ваш отец служил под моим командованием и геройски сложил свою голову в битве с басурманами. Перед смертью он завещал мне заботиться о вас. Петр поедет с вами и поможет по-христиански похоронить всех наших погибших односельчан. После этого он заберет вас и привезет обратно. Будете мне сыновьями и станете жить в моей семье.

Сироты молча подошли к Гордею с двух сторон и прижались к его мощному, горячему телу своими детскими лицами, как только что прижимались к худому и холодному телу отца.

То, что татарская стрела пронзила горло Кузьмы, и то, что он в последние часы не мог произнести ни слова, не имело значения. Гордей точно знал, что его боевой товарищ завещал заботиться о своих сыновьях.

Хворостинин отстоял пять панихид по павшим воинам на кладбище у монастыря. Иллиодор уже качался от усталости, поскольку отпевание павших была не менее тяжелой в нравственном отношении работой, чем битва с врагами работой в физическом отношении.

Воевода приказал завершить погребальный обряд на следующий день.

Хворостинин и чуть живой от многочасовой службы Иллиодор сели на коней и поехали в лагерь.

Проехав некоторое время молча, Хворостинин поинтересовался у ехавшего рядом священника:

– Скажи, отче, а души всех павших в этом сражении воинов попадут в Царствие Небесное?

– Конечно всех, Дмитрий Иванович, – ответил священник. – Ведь сказано в Евангелие, что для христианина «нет больше той любви, как если кто положит душу свою за други своя». А те, кто познает такую любовь, те и удостоятся Царствия Небесного.

– А те, кто струсил, бежал с поля боя и погиб при этом? Как с ними будет? Они удостоятся Царствия Небесного?

– Я, княже, все время, что был в гуляй-городе, не видел ни одного русского воина, кто бы показал спину врагу, а тем более бежал с поля боя.

– Да и я не видел, отче.

– А тогда зачем спрашиваешь? – удивился священник.

– Вот, Михаил Черный дал команду отступить, а когда его подчиненные не послушались, то помчался выручать их и зазря погиб. Чувствую за собой вину, что рекомендовал Воротынскому поставить его во главе отряда опричников прямо перед боем, не дав ему возможности навести должную дисциплину в отряде.

– Может быть, если бы Михаил своих подчиненных не поддержал в ненужном наступлении, то все смотревшие на него воины и не воодушевились бы его примером, и не стали бы биться так ожесточено, как бились, – рассуждал священник. – Может быть, тогда и не одолели мы врага. Господь Бог все видит. Он разберется, кто какую участь после смерти получит. В этой битве зазря никто не погиб и нельзя тебе, воевода, себя винить в чем-либо.

Тут впереди показались трое всадников. При приближении стало ясно, что один из них Петр, а двоих других было не узнать из-за доспехов и кольчужных капюшонов.

Один из воинов в доспехах, на вид совсем молодой, вдруг пришпорил коня и помчался прямо на Хворостинина. Тот на всякий случай взялся за эфес своей сабли.

– Дмитрий, брат! – закричал молодой воин высоким женским голосом.

– Анастасия, любимая моя сестра! Жива и здорова! – Хворостинин соскользнул со своего Буяна и помог спуститься с коня на землю подскакавшей к нему сестре.

Они обнялись и долго стояли, тесно прижавшись друг к другу, не говоря при этом ни слова. Необычно было это объятие: брат и сестра были облачены в тяжелые железные доспехи и не могли почувствовать теплоту тел друг друга. Зато они хорошо чувствовали охватившее их душевное тепло.

Иллиодор тоже сошел с коня на землю и подошел к обнимающимся брату и сестре.

– Вот видишь, Дмитрий Иванович, – сказал он, – как я и говорил, Бог управил, и ты встретил свою сестру. Это благодарность тебе за тот подвиг, что совершил ради русского народа. Бог и дальше будет тебя оберегать и радовать.

К ним подъехал Данила, который и был вторым всадником в доспехах. Он тоже спешился и скромно стоял невдалеке. Доспехи его были еще в спекшейся крови порубанных им вчера турок, поскольку очистить их было некогда, да и негде.

Анастасия, увидев спешившегося с коня казака, обратилась к брату:

– Это мой ангел-хранитель казак Данила. Он оберегал меня в татарском плену, помог обрести свободу, мы с ним даже сражались вместе. Прошу любить и жаловать.

Пока брат соображал, как ему реагировать на слова Анастасии, она поспешно продолжила:

– Данила хочет просить у тебя, как у старшего мужчины в роду, моей руки, но робеет из-за незнатного происхождения. Но для меня княжеское происхождение не имеет значения. Я хочу стать его женой.

Нелегкое время заточения избавило молодую княжну от условностей обычая, который не позволял русским женщинам первыми признаваться в любви и просить разрешения на брак. Она была готова и без разрешения брата пойти под венец с любимым, но из уважения спрашивала его благословения.

Данила, и вправду робевший перед князем, очень обрадовался сказанному уже не отроковицей Прасковьей, а княжной Анастасией. Он подошел к Дмитрию Ивановичу, опустился перед ним на колени и, склонив голову, произнес:

– Княже, прошу, выдай за меня свою сестру. Обещаю ее любить и защищать до конца моих дней, как я уже делал последний год.

Дмитрий Иванович не страдал излишней чувствительностью, но от неожиданности чуть не лишился сознания. Обрести без вести пропавшую сестру и тут же вручить ее в руки незнакомому казаку, к тому же всему измазанному кровью, было непросто. Однако он посмотрел на свои собственные окровавленные доспехи и подумал, что, наверное, этот незнатный казак будет лучшей парой для его сестры. Потом, у Анастасии такой же сильный характер, как у всех членов его рода и если он ей откажет, то она выйдет замуж и без разрешения.