Сбытчик. Плата за шантаж. Топор - Эван Хантер

сказал Лэссер, шагнул к торшеру, который стоял позади громоздкой и вычурной кушетки, включил свет и застыл в неуклюжей позе рядом со своей матерью.* Миссис Лэссер стояла, обхватив руками талию, с жеманной улыбкой на губах, словно красотка из южных штатов, ожидавшая приглашения на котильон на ежегодном балу.

— Присядьте, пожалуйста, — сказал Лэссер, и Карелла, поискав глазами стул, присел на кушетку. Хейвз уселся на стул с прямой спинкой, который он отодвинул от бюро со скользящей крышкой, стоявшего у стены. Миссис Лэссер прислонилась к этой стене, и ее улыбка говорила, что она все еще ждет приглашения на танец. Лэссер устроился на кушетке рядом с Карелл ой.

— Вы можете сказать нам, что случилось? — спросил он.

— Кто-то убил его топором, — ответил Карелла.

— Топором?

— Да.

— Где?

— В подвале здания, где он работал.

— Почему? — спросил Лэссер.

— Почемучка-почему, а топор кончается на эр, — изрекла миссис Лэссер.

— Мама, прошу тебя, — сказал Лэссер. Произнося эти слова, он не повернулся к ней и даже мельком не взглянул в ее сторону. Казалось, он говорил «мама, прошу тебя» уже в тысячный раз, и сейчас повторил это бессознательно, не считая нужным ни повернуться к ней, ни посмотреть в ее сторону, и ему безразлично, слышала ли она его. Не отрывая глаз от Кареллы, он сказал: '

— У вас есть какие-нибудь предположения насчет того, кто мог это сделать?

— Никаких, — ответил Карелла. — Пока.

— Понятно.

— Если вы не возражаете, мистер Лэссер, мы попросили бы вас поехать с нами в морг для опознания. А также нам хотелось бы узнать, не было ли у вашего отца каких-нибудь…

— Я не могу оставить маму одну, — перебил Кареллу Лэссер.

— Мы могли бы вызвать полицейского, чтобы он побыл с ней.

— Нет, боюсь, это нас не устроит.

— Я вас не понимаю, сэр.

— Либо я, либо мой отец должны постоянно оставаться с ней, — сказал Лэссер. — А поскольку мой отец умер, теперь это бремя ложится на меня.

— Я все же не понимаю, — удивился Карелла. — Когда ваш отец был жив, он ведь ездил в город на работу.

— Да, верно, — ответил Лэссер.

— А вы разве не работаете, мистер Лэссер?

— Я работаю здесь, дома.

— И ’что же вы делаете?

— Я иллюстрирую детские книжки.

— Значит, вы имели возможность оставаться дома всякий раз, когда ваш отец уезжал?

— Да.

— А когда он оставался дома, вы могли уехать, правильно я вас понял?

— Ну, в основном правильно.

— Я имею в виду, если вам надо было отвезти книгу или присутствовать на редакционном совещании, или еще где. Или просто развлечься.

— Да, в основном это так.

— Вы хотели бы что-то уточнить, мистер Лэссер?

— Нет.

— Или внести поправку?

— Нет, в основном все правильно.

— Слова «в основном» предполагают, что я не совсем понял, как обстоят дела, — сказал Карелла. — Не могли бы вы просветить меня, мистер Лэссер?

— Вообще-то…

— Я вас слушаю.

— Вообще-то я редко выхожу из дома, — сказал Лэссер.

— Как это понять?

— Я не отвожу книги. Я посылаю их по почте. И не присутствую на редакционных совещаниях. Я веду переговоры по телефону. И поскольку я иллюстрирую книги, как я уже сказал вам, мне практически ничего не приходится обсуждать после того, как утвердят представленные мною эскизы.

— Но вы выходите из дому, когда у вас особо важные дела?

— Хм, не очень часто.

Карелла помолчал, потом спросил:

— Мистер Лэссер, вы когда-нибудь выходите из дому?

— Нет, — ответил Лэссер.

— У вас что, агорафобия?

— Как вы сказали?

— Агорафобия.

— Я не знаю, что это значит.

— Агорафобия — это анормальная боязнь выходить на улицу.

— Я не боюсь выходить на улицу, — сказал Лэссер, — анормально или как-нибудь иначе.

— Скажите, пожалуйста, когда вы последний раз выходили из дома?

— Я не помню.

— Вы все время проводите здесь, в доме, с вашей матерью, так?

— Ис моим отцом, когда он был жив.

— Ваши друзья приходят к вам сюда?

— В основном, да.

— Опять «в основном», мистер Лэссер.

— По правде говоря, мои друзья не часто приходят сюда, — сказал Лэссер.

— Как часто они приходят, мистер Лэссер? — спросил Хейвз.

— Не очень часто.

— Все-таки, как часто?

— Никогда, — сказал Лэссер. Он сделал паузу. — Мои книги — вот мои друзья.

— Ясно, — сказал Карелла и помолчал. — Мистер Лэссер, не согласитесь ли вы опознать труп по фотографии?

— У меня нет возражений.

— Мы обычно предпочитаем непосредственное опознание тела.

— Да, но это невозможно, как видите, — сказал Лэссер. — Я должен остаться с матерью.

— Хорошо. Тогда, с вашего разрешения, мы вернемся с полицейскими фотоснимками и, надеюсь, вы будете настолько любезны…

— Да-да.

— И тогда, — сказал Карелла, — мы зададим вам несколько вопросов о вашем отце и его личных отношениях с другими людьми.

— Да, конечно.

— Сейчас мы не будем беспокоить вас, — сказал Карелла.

— Спасибо, я ценю ваше внимание.

— Ну, что там, — сказал Карелла и повернулся к старухе:

— Будьте здоровы, миссис Лэссер.

— Бог с вами; да сохранит он вас и да исцелит вашу башку[36],— продекламировала миссис Лэссер.

— Простите? — растерялся Карелла.

— Моя мать была актрисой. Это строка из «Короля Лира».

— Из «Генриха V», — поправила старая дама. — Это Флюзллен' говорит старому Пистолю. ,

— Или шлюхою моя Фортуна стала? — подхватил внезапно Хейвз. — Узнал я, от французской хвори Нелль

В больнице умерла,

И я теперь прибежища лишился[37].

— Откуда вы это знаете? — спросила старая дама, обернувшись к Хейвзу и просияв.

— Разучивали в школе, — ответил Хейвз.

— Кого вы играли?

— Никого. Я ставил пьесу.

— Такой большой мужчина, — сказала старая дама. — Вам бы надо было выступать на сцене и демонстрировать свои прелести.

На мгновенье в комнате воцарилась гробовая тишина. Детективы переглянулись, как бы проверяя, не ослышались ли они. И тут Энтони Лэссер снова произнес, не поворачиваясь к ней:

— Мама, прошу тебя, — и проводил детективов к выходу. Дверь захлопнулась. Они немного постояли на покрытой плитками дорожке. Приближался вечер и похолодало. Они подняли воротники пальто и стояли, слушая возгласы малыша, который крутил педали своего велосипеда возле дома напротив и стрелял из воображаемого пистолета: «Пиф-паф, пиф-паф».

— Давай поговорим с ним, — предложил Карелла.

— Зачем?

— Сам не знаю, — пожал плечами Карелла. — . Старуха смотрела на него в упор.

— Старуха чокнутая, — сказал Хейвз.

— М-да, это уж точно. Что ты думаешь о ее сыне?

— Не знаю. Может быть, он хочет обеспечить себе железобетонное алиби.

— Поэтому я и нажимал на него.

— Я понял.

— С другой стороны, возможно, он говорит правду.

— Хотелось бы мне знать побольше о старике, — сказал Хейвз.

— Все в свое время. Когда мы вернемся со снимками, мы расспросим его. 

— А труп тем временем остывает.