Курс новой истории - Сергей Михайлович Соловьев

года не платить долгов; запрещены браки между католиками и протестантами. Военному министру Лювуа захотелось взять дело обращения еретиков в свои руки, и он предписал расположить по протестантским домам постоем кавалерию. Солдаты, поощряемые интендантами и чиновниками, подстрекаемые ревностными католиками, стали обращаться с своими хозяевами, как с неприятелями; чтоб избавиться от постоя, множество протестантов обратилось в католицизм, множество других собралось оставить Францию; но тут вступился в дело Кольбер, и в последний раз король послушал своего старого министра: обращение еретиков постоем было прекращено.

Но духовные и светские ревнители указали королю, как опасно прекращение строгих мер: протестанты, обратившиеся было в католицизм, толпами начали возвращаться к прежней ереси, как только избавились от постоя. Ментенон писала в 1681 году: «Король серьезно начинает думать о спасении своем и своих подданных. Если Бог сохранит его нам, то во Франции будет только одна религия. Таково желание Лювуа, и я думаю, что он ревностнее в этом отношении, чем Кольбер, который думает только о своих финансах и почти никогда не думает о религии». В том же году постановлено, что дети протестантов могут обращаться в католицизм против воли родителей не с 12 или 14 лет, как было постановлено прежде, но с семилетнего возраста. Выселение протестантов из Франции начало совершаться в самых обширных размерах, несмотря на бдительный надзор, устроенный правительством на границах; впрочем, пасторов не задерживали, напротив, понуждали выселяться. Кольбер не мог более защищать протестантов. Враги дошли до того, что стали обвинять его в пагубных замыслах, и эти обвинения имели влияние на короля, на его отношения к министру. В 1683 году Кольбер умер 63 лет с горькими упреками человеку и без надежды на Бога. Он говорил перед смертью: «Если бы я сделал для Бога столько же, сколько сделал для этого человека (Людовика), то я был бы спасен десять раз, а теперь я не знаю, что со мною будет». Знаменитого министра должны были похоронить ночью из опасения, чтобы народ не оскорбил его останков; толпа привыкла думать, что каждый министр финансов заботится только о том, чтоб всеми средствами выжимать деньги из народа, и все тяжести последнего времени приписывали Кольберу.

По смерти Кольбера министерства морское, торговли, двора и церковных дел перешли к сыну его, Сеньелэ, молодому человеку, очень живому, способному, хорошо приготовленному, но не имевшему отцовской серьезности; финансы получил Пеллетье, которого рекомендовали Людовику как человека мягкого, способного как воск, принимать тот отпечаток, какой угодно будет королю дать ему. Иностранными делами заведовал брат покойного Кольбера, Кольбер де Круасси, человек, ничем особенно не замечательный и уступивший Лювуа большое участие в направлении внешней политики. Лювуа с должностию военного министра поспешил соединить заведование публичными заведениями и вообще художественными работами, ибо страсть короля к постройкам давали этой должности большое значение. Лювуа, разумеется, старился угождать этой страсти, вследствие чего расходы на постройки, простиравшиеся при Кольбере в 1682 году до 6 миллионов, в 1686 году возросли до 15 миллионов.

Скоро совет министров Людовика XIV получил нового деятельного члена: то была маркиза Ментенон. В год смерти Кольбера умерла и королева Мария Терезия, по своей простоте совершенно исчезавшая среди блестящих женских фигур, наполнявших двор великого короля. В следующем, 1684 году Людовик тайно обвенчался с Ментенон, которая была старше его несколькими годами (ей было под 50 лет). Все влияния должны были уступить теперь место влиянию Ментенон. Король уже не стеснялся более в своей привязанности и работал с министрами в ее комнате; когда вопрос был труден для решения, король говорил: «Посоветуемся с разумом», и, обратясь к Ментенон, спрашивал ее: «Как думает об этом Ваша Солидность (Votre Solidite)?» Легко понять, что вопрос протестантский мог быть решен «ее Солидностию» не в пользу Нантского эдикта. В год королевского брака на Ментенон уже видим сильные меры против протестантов: х рамы их закрывались беспрестанно под самыми пустыми предлогами, потом протестантам запрещено быть адвокатами и медиками, содержателями типографий и книжных лавок, запрещено проповедовать и писать против католицизма; протестантам тех местностей, где храмы были разрушены, запрещено присутствовать при богослужении в тех местностях, где оно еще продолжалось. Чтобы ускорить дело обращения протестантов, Лювуа присоветовал королю показать им войско. Войско было показано и произвело сильное впечатление: завидев красные мундиры и высокие шапки драгун, цехи и целые города протестантские слали к интендантам с просьбою, чтоб их приняли в лоно католической Церкви; которые не спешили обращаться, те подвергались разного рода притеснениям и мучительствам, между прочим, придумана была такая пытка: солдаты не давали несчастным спать по целым неделям. Употреблялись и другие средства: агенты правительства признавались, что раздача денег привлекла много душ к Церкви.

Людовик, от которого скрывались подробности и представлялись одни результаты, был в восторге. Ментенон писала: «Нет ни одного курьера, который бы не радовал короля известием об обращениях протестантов тысячами»; об искренности обращения не заботились. «Если отцы притворяются, то дети по крайней мере будут католиками», — писала Ментенон. Наконец, в 1685 году было решено отменить Нантский эдикт. Наследник престола представил, что отмена эдикта опасна: протестанты могут взяться за оружие, но если бы этого и не последовало, то много их покинет государство, что повредит торговле и промышленности. Король отвечал, что против бунтовщиков у него есть войско и хорошие генералы; материальные же интересы не стоят внимания в сравнении с выгодами отмены Нантского эдикта, которая возвратит религии ее блеск, государству — спокойствие, власти — все ее права.

Нантский эдикт был уничтожен, и престарелый канцлер Ле Теллье, один из самых ревностных поджигателей гонений, подписывая уничтожение эдикта, воскликнул: «Ныне отпущаеши раба Твоего, Владыко!» Вследствие уничтожения эдикта разрушены все протестантские храмы; запрещено собираться для богослужения в частных домах или где бы то ни было под страхом ареста и лишения имущества; повелено всем протестантским пасторам в 15 дней оставить Францию; запрещены частные школы для протестантских детей; дети, имеющие родиться у протестантов, будут крещены приходскими священниками и воспитаны в католическом исповедании; снова запрещено протестантам выезжать из Франции под страхом галер для мужчин, ареста и конфискации имущества для женщин. Впрочем, протестантам было обещано, что их не будут беспокоить по поводу религии.

Благодаря этому обещанию уничтожение Нантского эдикта было принято протестантами больше как благодеяние, чем как последний удар: по крайней мере они избавлялись от притеснений и могли спокойно окончить дни свои в вере отцов; новообращенные начали раскаиваться и перестали ходить к обедне. Тогда католические ревнители завопили об ошибке правительства, и Лювуа поспешил успокоить их, повелевая действовать по-прежнему. «Его величеству