Крылья распахнуть! - Ольга Голотвина

– Вот оно что… – резко побледнев, шепнула Гьера и опустила руку с ножом. – Вот почему он тогда сказал про себя: я – человек «Миранды»…

Двуцвет никак не отреагировал на эти неосторожные слова, выдавшие девушку с головой. Он опустил взгляд на тарелку и стал доедать жареную рыбу.

Он догадывался, почему сестра пиратского адмирала так интересуется покушением на альбинскую принцессу. Но одно дело – догадываться, а другое – знать точно.

Маг вспомнил разговор с наемным убийцей по Кастетом, приятелем покойного Франта. Кастет, язык которому развязала золотая монета, возмущенно рассказывал, что Франт взял с собой на последнюю «работенку» некую девицу. Еще Франт говорил, что девица эта будет ему и любовницей, и помощницей, ибо стоит любого мастера клинка.

Вот, стало быть, о какой девице речь?

Ну, теперь все кусочки головоломки встали на свои места…

Подошла хозяйка таверны, поставила перед Гьерой тарелку с рыбой. Это помогло девушке взять себя в руки. Она кивком поблагодарила хозяйку, проводила ее взглядом до двери на кухню и только после этого заговорила почти спокойно:

– Сообразил, стало быть, почему меня интересует спаситель принцессы?

Двуцвет положил вилку на край блюда, тепло взглянул в лицо собеседнице и сказал с подчеркнутым дружелюбием:

– Конечно. Поверь, я очень понимаю твое желание отомстить убийце твоего друга.

Гьера не сразу ответила: так захлестнуло ее яркое воспоминание.

«Он стоял на берегу, я смотрела на него снизу вверх. Уже почти стемнело, я видела черный силуэт и блестящую шпагу. Шпагу, которой он только что убил двоих. На нем самом не было ни царапины, он смеялся, дразнил меня…»

Гьера опустила глаза, спрятав жадный, горячий взгляд от идиота-колдуна, который ничего не понял.

– Отомстить, – промурлыкала она отяжелевшим голосом. – Да. Конечно. Зачем бы мне еще был нужен этот Бенц…

Постоялый двор хмуро отгородился от леса мощным сосновым частоколом. Лес шел в наступление, тянул к ограде голые темные сучья, топил частокол в сугробах, но заостренные мертвые бревна прочно держали оборону.

Дик Бенц поежился и поднес к глазам подзорную трубу.

Вблизи мощное сооружение не выглядело мрачным. Перед глазами Дика возникла вывеска с заманчивым изображением огромной рыбины на блюде и кувшина рядом. А вокруг блюда и кувшина полукругом шла надпись: «Заходи и отдохни!»

– Как в такой глуши может быть постоялый двор? – недоверчиво протянул Бенц. – Где они постояльцев-то берут?

– Раньше тут была дорога, – объяснил всезнающий Отец. – Напрямую до Беличьего перевала. После того как Верховный Жрец Амросиус проклял эти леса за маловерие жителей, путники забросили дорогу. Теперь делают крюк по старому руслу Альтефлуссы.

– Здешние края прокляты? – встревожился Дик.

– Уже нет, – ухмыльнулся старик. – Следующий Верховный Жрец, Томмасус Осмотрительный, внял мольбам хэдданских жрецов. Мол, на все предгорье – ни храма, ни жреца, ни жертвенника, так каково народу приходится? Ни свадьбу сыграть, ни ребенку имя дать, ни умирающего достойно проводить во владения Гергены. Ну, Томмасус и снял проклятье. А худая слава осталась.

– Но разве не в этом смысл проклятья? – удивился Дик. – Ну, если Верховный Жрец проклинает за какую-нибудь провинность город, в нем закрываются храмы, убираются жертвенники. Жители видят, что им плохо становится жить, каются в той провинности и уже не отступают от законов веры.

Отец хитро прищурился:

– В том-то и дело, что здешний народ не кинулся ни в чем каяться. Продолжил себе жить, как жили его предки до того, как Франусия принесла на эту землю слово Эна Изначального. Пострадала только церковь, потому как потеряла доходы. Вот Томмасус и решил отечески простить заблудших хэдданцев, не отдавать в когти Черной Медведицы…

– А ну, тихо! – вдруг цыкнул боцман Хаанс. – Нашел, старый дурень, кого в лесу поминать!

Никогда еще Хаанс, прирожденный джермиец, не грубил пожилым людям. И никогда еще он, боцман, не приказывал погонщику, второму человеку в экипаже.

– Молчу-молчу, – быстро и тихо ответил Отец.

А Хаанс, явно желая поменять неприятную тему, объяснил:

– Постоялый двор, небось, не один век тут стоит. Не ломать же его из-за того, что путников поубавилось? Хозяева тем же пробавляются, чем и прочие хэдданцы: охотой, рыбной ловлей… на клочках земли растят овощи, а где побольше участок выжгут, там и хлеб сеют. А если заходит путник, так это им хороший приработок.

– Но Каракелли точно сюда свернули? – усомнился капитан. – Зачем бы им уходить с главного тракта, если они к князю Вальдеру в замок едут?

– А почему мы вбили себе в голову, что они едут к князю Вальдеру? – негромко, задумчиво откликнулся Отец. – Только потому, что дорога до сих пор туда вела?

Над головами у них качнулась ветвь дуба. Качнулась так изящно и легко, что не стряхнула с себя снега. С ветки вниз головой свесился илв.

– Они свернули туда, к воротам, – сообщил Филин. – Вчера.

– Да, они нас обгоняют на сутки, – хмуро кивнул погонщик.

– А вдруг они там задержались? – загорелся Дик. – Пойдемте скорее!

– Я буду спать в лесу! – предупредил илв.

Небоходы не удивились. Не первый раз их когтистый друг отказывался ночевать в пропахшем дымом человеческом жилье.

– И не холодно тебе, – хмыкнул Отец. – Здесь же не таумекланские теплые леса!

– Я родился в лесу Форенуар, там тоже зимой снег. А на ужин наловлю белок.

– Ладно, тогда увидимся утром, – кивнул капитан. И трое небоходов заскользили на коротких широких лыжах к темной громаде постоялого двора, к тонкой струйке печного дыма, что тянулась к вечернему небу.

– Добро пожаловать, путники! Семья старой Эрментруды рада вашему приходу.

Круглолицая, крепенькая женщина, стоя на пороге, улыбалась и кланялась гостям.