Падшая женщина - Эмма Донохью

Но последнее время он чувствовал, что Джейн от него отдалилась.

Мэри Сондерс то и дело хмыкала и фыркала. Наконец она подняла голову и потыкала в страницу разлохматившимся пером.

— Двадцать два фунта, пять шиллингов и шесть пенсов!

Он заглянул в книгу.

— А, Морганы.

— За четырнадцать месяцев они не заплатили вам ни пенса!

Мистер Джонс облизнул губы.

— В самом деле? Так долго? Что ж, наш достопочтенный член парламента — весьма занятой человек.

— Его супруга вплывает к нам в магазин каждый месяц, словно белая лебедь.

— Мэри. — Он вздохнул. — Ты не осознаешь всех трудностей нашего положения. На заказчиков вроде Морганов нельзя давить.

— Но вы же не червяк у них под каблуком!

Мистер Джонс бросил на нее ледяной взгляд и постучал по книге, призывая вернуться к счетам. Мэри прикусила губу.

Интересно, где теперь Джейн? Видимо, сидит за шитьем в мастерской, а ее иголка проворно, словно ласточка, снует туда-сюда. Она всегда сообщала ему, если собиралась отправиться к заказчице на дом, и докладывала, что велела приготовить на обед. А когда он спрашивал, как ее здоровье, всегда отвечала: «Очень хорошо, спасибо, мой дорогой» или жаловалась на какой-нибудь пустяк — ячмень или небольшой ишиас. Но уже довольно давно она не разговаривала с ним ни на какие важные темы. И самое важное, то, чему он не находил объяснения, — когда вечером они наконец-то отправлялись в спальню, Джейн умудрялась заснуть за те считаные минуты, что он укладывался в постель.

Мистер Джонс не был слишком требовательным супругом. Нет, таковым он себя не считал. В прежние времена, когда жена бывала в положении, ему тоже приходилось сдерживаться, потому что он понимал, что это может растрясти дитя в утробе. Это было нелегко, но тогда он хотя бы чувствовал себя заодно с Джейн, словно они заговорщики, затевающие какое-нибудь дельце. Сидя за чаем, они встречались глазами; он делал глоток обжигающе горячего напитка и думал, что его самообладание будет в конце концов вознаграждено. После того как они потеряли Грандисона, в прошлом году, они тут же попробовали снова, но ничего не вышло, да и он не хотел так скоро подвергать Джейн испытанию. Но шли месяцы, а она не поворачивалась к нему в постели или делала это так редко, что он едва помнил, когда это было последний раз. Он не хотел настаивать, но, учитывая ее возраст, у них оставалось совсем немного времени. И нынешнее положение — ждать, не зная когда и чего, — казалось ему совершенно невыносимым.

Ужасная мысль вдруг пронзила его, словно молния. Ведь они не говорили о том, что будут пытаться снова! Возможно, Джейн устала. Возможно, она молча сдалась. И кто он такой, чтобы снова внушать ей напрасную надежду? Что он знает о потрясениях и разочарованиях, которые испытывает женский организм, ее душа?

Из коридора доносился смех Гетты — она все время наталкивалась на что-то, и это страшно ее веселило. Конечно же он благодарил Небеса за то, что у него есть дочь. Но дочь, даже самая любящая и преданная, принадлежит родителям только временно. Дочери выходят замуж, уходят в чужую семью и рожают детей с совсем другим именем. Разве это дерзновение — мечтать об одном-единственном сыне? Наследнике, который принял бы у него дело и позаботился о родителях, когда они состарятся и будут не в силах работать? Да, он просил многого. Но это была часть их молчаливого уговора с Создателем. Это было то самое прекрасное будущее, на которое мальчик Томас обменял свою ногу.

Мэри тяжело вздохнула.

— Что, сходится? — спросил он.

— Пока нет.

Она была необыкновенно хороша, когда напряженно думала, — вот так, как сейчас: алые от покусывания губы, сдвинутые брови, устремленные в книгу глаза. Джейн уверяла, что эта девочка еще даже не женщина, но мистер Джонс верил в это с трудом. Впрочем, горе и печаль вполне могли замедлить естественный процесс взросления. В глубине души он надеялся, что она не оставит их еще долго, лет десять, несмотря на свои глупые мечты пойти на сцену или подцепить богатого муженька. В конце концов, она выйдет замуж за местного ремесленника или — кто знает, — возможно, даже за перчаточника или чулочника. Женщина не должна посвящать свои лучшие годы услужению, постепенно превращаясь в высохшую старую деву. Взять хотя бы бедную миссис Эш; кто поверит, что она на четыре года моложе его жены?

Мистер Джонс попытался проследить за цифрами, выскакивающими из-под пера Мэри, но очень скоро у него зарябило в глазах. Они никогда не сойдутся. Поставщики тканей требовали денег вперед, а заказчики задерживали плату или не платили совсем, и даже в удачные месяцы у них порой не хватало денег, — и разумеется, во всем были виноваты голландцы. Иногда он удивлялся тому, что на столе каждый день есть ужин. Джейн прекрасно управлялась с хозяйством, она никогда ни на что не жаловалась. А в последнее время так и вовсе перестала делиться с ним своими тревогами. Вместо этого она доверяла их Мэри Сондерс. За работой в мастерской они жужжали, словно пчелы, но, когда бы он ни вошел, ему не удавалось поймать ни слова из их разговора. Странную наперсницу выбрала его супруга — девчонку, постороннюю в этой семье, без всякого жизненного опыта, не умеющую утешить… да, в конце концов, кто мог любить Джейн Джонс больше, чем он?

Что такое есть у этих женщин, отчего слова льются из них легче, чем молоко из кувшина? Что такого его жена могла сказать Мэри, но не могла сказать ему?

* * *

Однажды днем по несчастному стечению обстоятельств миссис Хардинг и мистер Валентин Моррис одновременно прислали на Инч-Лейн слуг с прошлогодними костюмами и просьбами убрать дюйм здесь и прибавить пару дюймов там, и придать вон тому воротнику более модный фасон, и к тому же не могла бы миссис Джонс потом все отгладить, так чтобы платье было готово к Майскому балу? Лакей-немец мистера Морриса и горничная-француженка миссис Хардинг громко переругивались в коридоре.

— О, Мэри… я уже ничего не понимаю. Что за безумный мир! — Миссис Джонс на мгновение обессиленно прислонилась лбом к стене. Ее мучили сильные сердцебиения, и тело казалось тяжелым, словно бревно, хотя ее фигура пока совсем не изменилась. — Новые фасоны каждый год, стежки такие крохотные, что я едва их вижу, и столько новых названий, которые я даже и произнести как следует не могу… Будет ли этому конец?

— Но ведь моды всегда менялись, разве нет? — сказала Мэри.

Миссис Джонс расправила затекшие плечи.

— Теперь все происходит куда быстрее. Иногда я думаю: что будут надевать в церковь мои внуки? И понимаю, что я, скорее всего, и слов-то таких не знаю, потому что их еще не придумали. — Она положила руку на свой все еще плоский живот и еле заметно улыбнулась.

Гетта шалила и капризничала. Она настояла на том, чтобы ей дали поиграть со шкатулкой для булавок. Миссис Эш трижды заходила в мастерскую и предупреждала, что она ее уронит, и в конце концов так и случилось. Гетта была выведена из комнаты за ухо, причем миссис Эш бормотала: «Вот что бывает, когда ребенка называют именем из романа». Разумеется, это говорилось не для Гетты, а для ее матери. Миссис Джонс опустилась на колени рядом с Мэри, чтобы собрать крошечные булавки.