Ричард Длинные Руки - принц - Гай Юлий Орловский

В зале лица светлели, меня опасаются меньше, лев мышей не давит, а еще понятно, что для укрепления своей власти я должен вбивать в землю всякого, кто рискнет поставить себя на один уровень со мной.

Естественно, это не будут люди простого сословия, неважно, насколько они богаты и каким влиянием пользуются среди членов своей гильдии или своего цеха.

Карместер проговорил медленно:

— Ваше высочество… если это всерьез… то это то, о чем мы даже мечтать не решаемся…

— А теперь можете претворять в жизнь, — сказал я. — Но сразу продумайте систему местной власти, которую выберете и которой сами же и будете подчиняться. Самых мудрых среди вас изберете в парламент. Ну, это такое собрание, что будет принимать важные законы…

Он спросил с недоверием:

— И что… эти законы вы будете… уважать?

— Законы король не только должен уважать, — сказал я значительно, — этого мало, но и должен им подчиняться.

Он покачал головой.

— Простите, ваше высочество… но как-то не верится, что вы будете подчиняться тем законам… которые напишем мы!

Я безмерно удивился:

— А я при чем? Я не ваш король!.. Королевой будет Ротильда Дрогонская, уже начата подготовка к церемонии по ее официальному коронованию. Если не хотите принимать закон, что будет ее ограничивать в правах, то… вольному воля.

Я щедро улыбнулся и сел. В зале разом будто прорвало плотину, все вскочили на ноги, поднялся шум, крики, всюду перекошенные лица, в глазах страх.

Карместер, нарушая субординацию, подбежал ко мне и едва не ухватил за руку, но вовремя удержался от такой неслыханной дерзости.

— Ваше высочество!

— Ну? — спросил я с интересом.

— Это невозможно! — вскрикнул он плачущим голосом. — Она же все… уничтожит! Все законы!

— Если успеете их принять, — сообщил я, — то ничего не уничтожит, это обещаю. Я, как гарант конституции и реформ, не изволю позволить. Но если вы не придете ни к каким решениям, то ей ничего уничтожать не придется, так как нет законов, ограничивающих ее волю! Не так ли?

Он остановился с раскрытым ртом, наконец вымолвил:

— Ваше высочество…

Я поднялся, сказал благожелательно:

— Дел у меня невпроворот, так что покину вас, законодатели вы мои мудрые. А вам советую не откладывать дело в долгий ящик и… начинать прямо сейчас. Сделайте хотя бы вчерне, а наждачком поработаете потом. Я распоряжусь, чтобы вам принесли еды и питья. Еды побольше, питья поменьше. И безалкогольного.

Церемония коронации должна была, по мнению Ротильды, затмить все предыдущие, и потому она сама выбирала костюмы, слушала музыкантов и браковала одного за другим, пока не отыскала тех, кто достоин играть во время такого великого события.

Немало времени билась над списком гостей, получался слишком куцым, а это умаление ее достоинства, но когда пробовала расширить, в нем обязательно оказывались всякие мерзавцы и негодяи, посмевшие остаться в стороне во время переворота, а некоторые, подумать страшно, даже сотрудничали потом с этим варваром и узурпатором!

Я картинно вздыхал, кривился, дескать, что за дурак, зачем пообещал свое высокое присутствие на церемонии, Ротильда чувствовала вину, подлащивалась, но это получалось настолько неумело, что мне становилось за нее неловко.

Сэр Норберт тоже хмурился, наконец как-то, выбрав момент, когда мы одни, посмотрел по сторонам и проронил:

— Ваше высочество…

— Сэр Норберт?

Он понизил голос и сказал совсем тихо:

— А что держит вас на самом деле?

Я пожал плечами.

— Обещание. Я сдуру брякнул, что буду присутствовать на ее коронации.

— Помню, — сказал он, — это было при мне. И что, только поэтому?

Я спросил сердито:

— Разве я не человек слова?

— Даже хозяин, — ответил он серьезно, и я не сразу понял, на что намекает, — но мне почему-то показалось, будто у вас обязательно отыщется связка серьезных причин, по которым вы должны срочно отбыть по делам.

— Как видите, — сказал я, — не отыскалась.

— Может, просто не хотите ее вытащить из кармана? А то и вовсе из рукава?

Я вздохнул, посмотрел ему в лицо. Он ответил таким же прямым, честным взглядом.

— Знаете, сэр Норберт, — сказал я, — мне как-то казалось, что вы прямой и бесхитростный рубака. А еще вы — прекраснейший стратег, который точно знает, что армии нужно при наступлении и что нужно при отступлении, и вы всегда это делаете сами, не ожидая приказов сверху.

— Спасибо, ваше высочество!

— Не за что, — ответил я, — это же не комплимент. Вы прекрасный руководитель легкой конницы и всегда видите картину в общем. Может быть, вам таким и остаться?

Он поклонился и отступил на шаг.

— Как вам будет угодно, ваше высочество. Я осмелился спросить только потому, что сейчас с вами нет ни графа Альбрехта, ни Вайтхолда, с которыми вы привыкли советоваться по важнейшим делам. Вот мне и показалось…

Он направился к двери, но когда протянул пальцы к дверной ручке, я вздохнул и сказал:

— Ладно, причина есть.

Он повернулся, но всем видом выказывал, что готов уйти, чтобы не вынуждать меня раскрывать то, что я раскрывать не хочу.

— Вы в самом деле, — сказал я, — начали заменять мне Альбрехта, Вайтхолда и других близких друзей и советников. Я даже и не заметил, как это случилось. Сперва только потому, что не с кем словом перемолвиться, а потом увидел, что мозги у вас работают так же хорошо, как и руки.

Он ответил с неловкостью:

— Вы переоцениваете меня, ваше высочество.

— Это вы недооцениваете себя, — возразил я, — потому всегда в тени. И только случайности могут вас из нее вывести. Вот как эта, когда других военачальников возле меня не оказалось. Я о тех, с кем привык обсуждать свои планы.

Он повторил, глядя в пол:

— Вы переоцениваете меня, ваше высочество. Просто, находясь рядом с вами, невольно начинаешь жить этими мыслями и даже стараешься понимать причины и мотивы…

— Тогда постарайтесь понять и сейчас, — сказал я.

Он с виноватым видом развел руками, но я смотрел требовательно, и он пробормотал:

— Мне кажется, у вас есть и своя цель помимо того, что пообещали королеве быть на церемонии.

— Ну-ну, — подбодрил я, — это понятно. Но какая цель?

Он сказал, запинаясь и подбирая слова:

— Думаю, это связано с Хартией. Вам нужно, чтобы в королевстве успело ее прочесть как можно больше народу.

— Ну-ну, а дальше?