Октавиус - Эрнест Марцелл

Мы все втроем присоединились к работе. Я помогал ломом выворачивать из палубы доски, указанные Гоббсом, и не испытывал при этом никаких эмоций по отношению к своему кораблю, который и вправду уже стал частью меня самого. Дело было даже не в страховке – мне просто хотелось жить и спасти жену и брата от лютого холода, который вскоре воцарится тут.

К концу дня обе шлюпки уже стояли на волокушах и в них были сложены необходимые вещи. Команда работала с неимоверным рвением, и нигде не проскользнуло даже нотки недовольства. Всем хотелось поскорее выбраться из этого ледяного плена, и все понимали, что только сообща можно будет сделать это. Как только на последней шлюпке сверху был натянут брезент, чтобы ее не занесло снегом, к нам подошел Гоббс.

– Все готово, сэр, – сказал он, утирая лицо своей зюйдвесткой. – Однако ночью будет буря, так что команда хочет переночевать на «Октавиусе», чтобы рано утром идти в путь.

– Это вполне грамотное решение, – сказал Ситтон.

– Саймон, Логинс и Менсон – на вахту до утра.

– Ночью будет сильная буря, – сказал Берроу (обе ноги его распухли так, что он с трудом передвигал ими).

– Барометр упал, так что я вполне согласен с ними. Остаемся тут до утра…

– Сюрприза стоит ожидать утром, – сказал Метью, – когда будем грузить ослабевших. Хотя, сэр, сдается мне, что никто из них не доживет до утра…

С этими словами он задвинул за пояс свой пистолет, заряженный последним оставшимся зарядом. Такой пистолет был у каждого из нас троих. И ночевали мы, всегда держа их наготове.

Я подошел к койке Элизабет и ласково прикоснулся к ее впалой щеке. Она едва вздрогнула, открыла помутившиеся глаза и, увидев меня, с усилием улыбнулась.

– Девочка моя, – сказал я, с горячностью упав перед ней на колени и обхватив ее ставшее почти невесомым тело. – Завтра мы покидаем корабль. Скоро мы вернемся в Англию к нашим родителям. Твой пони Луарвик совсем заскучал без тебя и ждет тебя с нетерпением. А это все мы будем вспоминать как кошмарный сон…

Она слабо погладила меня по руке, и я увидел, как на глазах ее показались медленные слезы…

Всю ночь буря завывала снаружи с одушевленной яростью. Миллиарды колючих вихрей стучали в окна и стены нашего корабля, змеями завивались вокруг мачт, неслись потоками по палубе и надстройкам. Почти всю ночь провел я без сна, прислушиваясь к доносившимся снаружи звукам, и только под самое утро забылся тревожным сном…

Проснулся я, оттого что кто-то яростно тряс меня за плечо. Я замотал головой, высвобождая лицо из меховых глубин капюшона, и увидел перед собой искаженное лицо Ситтона.

– Вставайте, сэр! – крикнул он. – Ночью случилась беда! Эти проклятые изменники удрали!

Опрометью вскочив, кинулся я наверх. Снаружи был необычайный мороз, яркое солнце нестерпимо резало глаза, отражаясь от снежных полей вокруг, в бездонном небе не было ни одного облака. Внизу на снегу, усеянном щепками и стружкой, стояла на волокушах одна из шлюпок, но даже отсюда было видно, что борт ее был сплошь разбит киркой…

– Они сбежали ночью, когда была буря, чтобы мы не услышали их! – кричал Ситтон. – Они до крошки выгребли все из кладовых! Они убили Ингера, они бросили здесь нас и всех, кто не мог идти самостоятельно! Вот почему они вели себя так тихо, дабы не вызывать подозрений. А я сам им показал, куда надо идти, и теперь они даже разбили вторую шлюпку, чтобы лишить нас последней надежды!

С проклятьями и криком он метался возле шлюпки, грозя кому-то невидимому кулаками, и только наше вмешательство не позволило ему кинуться по следу за беглецами.

– Они ушли не меньше чем пять часов назад! – крикнул Метью. – Мы уже не догоним их – замело все следы.

Но Ситтон не слушал никого, он явно не ожидал, что его сможет так ловко провести собственная же команда, с которой он вчера, наплевав на свое капитанское звание, как простой матрос работал под командой судового плотника. С трудом удалось увести его обратно в каюту, где он долгое время ходил из угла в угол, словно загнанный зверь, потом молча сел и бесцельно уставился перед собой в переборку (благо Метью заранее отобрал у него пистолет).

Я медленно, увязая в покрывшем палубу снегу, прошел на корму, где мятежники тайком спускали провиант. Там, возле свисающего вниз шторм-трапа, ничком лежало уже присыпанное снегом тело доктора Ингера. Голову его со стороны затылка проткнул тонкий кованый крюк: убийца нанес ему удар сзади, и снег вокруг был буро-красным от крови.

– По-видимому, он попытался помешать им, – сказал подошедший сзади Обсон. – Поэтому они и убили его. Я спал и ничего не слышал. Они так же бросили меня тут, сэр, вместе со всеми, кто не смог встать. Я ничего не знал…

Я отвел взгляд от тела доктора, а потом спросил:

– Вы бы тоже ушли, если бы они позвали вас?

– Нет, сэр, – ответил он, почему-то опуская глаза. – Как можно так поступить. Мы же англичане, а не какие-нибудь дикари. Наверняка это все Гоббс. Вы убили его друга Каммингса, он не простил вам этого и решил отомстить при первой же возможности…

– Итак, – сказал Метью, сидя за столом в каюте. – У нас остался один выход. Нам надо самим покидать судно. Эти мерзавцы разбили ялик, но мы попытаемся его отремонтировать. Сами понимаете, что шлюпку нам будет не дотащить. Я втайне поставил ловушки на птиц, и сегодня в них, впервые за все эти дни, попалась одна кайра. Птиц мало в этих местах – они мигрируют к открытой воде, и нам надо двигаться туда же.

– Элизабет мы возьмем с собой, – сказал я. – Без нее я не пойду никуда.

– Допускаю, – ответил Метью. – Остальных мы оставим здесь. Теперь, сэр, вы подчиняетесь мне, и я не потерплю всякого слюнявого человеколюбия. Все, кто не сможет идти, останутся здесь. Вашу леди, если она, конечно, сможет выдержать путь, мы дотащим, в отличие от остальных. Ситтона, если он не придет в себя в ближайшее время, ждет та же судьба. Не хватало еще волочь с собой сумасшедшего, чтобы он в пути перерезал нам всем глотки, если что вдруг взбредет ему в голову. А Обсона я предлагаю пристрелить прямо сейчас – мне не нравится его поведение. Голову на отсечение даю, что не просто так его оставили тут, он что-то задумал…