Подвал. В плену - Николь Нойбауэр

– Ш-ш-ш. Я буду внимательной, не бойся.

Он сдался, и она обвила его руками. Лучше всего было сдаться. Это он выучил хорошо. Тогда будет не так больно. И он хотел, чтобы она его обнимала, как его уже не обнимали многие годы. Никто не обнимал.

– Я посмотрю на тебя.

Она стащила с него футболку и покрыла легкими поцелуями его синяки. Он вздрогнул.

– Пожалуйста, не надо.

– Тихо. Ш-ш-ш. Закрой глаза.

Кончики ее пальцев скользнули по животу и забрались под резинку его шортов.

– Нет, – машинально произнес он, но тело предало его.

Он повиновался и закрыл глаза, остался в темноте, наедине с ее прикосновениями и тяжелым запахом духов. Послышался шорох, и аромат ее парфюма дурманил его, под его руками оказалась ее мягкая ночная рубашка. Она села верхом, и он кончил в тот же миг, когда в нее вошел.

Она весело рассмеялась, а в его голове что-то лопнуло, словно натянутая струна. Он свернулся калачиком, голый и уязвимый, как моллюск с раскрывшимися створками раковины, в которую беспрепятственно попадали ее слова:

– Не плачь. Я же рядом. Все будет хорошо.

– Тогда тебе было еще тринадцать, да? – спросил он.

– Да.

– И как долго это у вас продолжалось?

– За три недели до… – Голос Оливера осип.

– До убийства?

Он кивнул.

– Ты ведь был еще один раз в квартире, правда? Ты был возле трупа.

Оливер дернул себя за прядь с треском, от которого волосы у Вехтера на шее встали дыбом.

– Я ждал в подвале, пока не убедился в том, что он ушел. Потом поднялся снова. Я надеялся, что она хотя бы уложит меня на диван, всего на одну ночь. Куда мне было идти?

Вереница машин продвинулась еще немного.

– Я отпер своим ключом. Она мне дала ключ, уже давно. Я звонил, думал, там никого нет. Я заглянул в жилую комнату, и потом…

Он прикрыл рот ладонью.

– И что потом?

– Там повсюду была кровь. А потом снаружи раздались крики. И я хотел убежать прочь. Прочь оттуда.

– Ш-ш-ш, – произнес Вехтер. – Теперь я отвезу тебя домой.

Однако он не был уверен в том, что Оливера стоит оставлять одного в пустом доме с его воспоминаниями. Мог ли он так поступить? Имел ли право заставить мальчика пережить все это еще один раз, а потом оставить одного? Но Вехтер не был психологом. Он был полицейским. Он не мог никого спасти, он умел лишь распутывать дела. Спасать должны были другие люди.

Оливер молчал, пока они не доехали до виллы. Поднялся ветер, создавая перед ними пелену снега, сухие ветки деревьев бились о бетонные коробки. Вехтер вышел из машины и прищурился, мелкий ледяной дождь хлестал по лицу. Он обошел вокруг машины, открыл пассажирскую дверь и взял у Оливера рюкзак.

– Выходи. Ты дома. У тебя есть ключи?

– Да.

Оливер вышел и заморгал от дневного света. На нем были лишь шерстяная кофта и футболка с капюшоном, его пуховик оставили как улику в технико-криминалистическом следственном отделе. На ногах – все те же рваные матерчатые тапочки. Бедные богатые люди.

– Ну, тогда пока.

Оливер не ответил, он взял рюкзак и зашагал прочь от Вехтера к входной двери. Контрольная лампочка сигнализации не горела. Дверь гаража была приоткрыта. Наверное, его отец покидал дом в спешке.

Не хватало лишь одного куска головоломки. Куска, о котором он еще никогда не спрашивал, потому что поначалу слишком многих фрагментов недоставало.

– Оливер?

Мальчик остановился, спина его напряглась.

– Почему тебя бил отец?

Оливер обернулся, он трясся от холода в тонкой кофте, подбородок дрожал.

– Это мой последний вопрос. После этого ты меня никогда больше не увидишь.

Мальчик покачал головой, словно Вехтер был неизлечимо туп.

– А вы сами не можете сообразить?

Его ключ провернулся в замке двери в квартиру Розы. Не важно, насколько она задержится на работе, он собирался подождать ее здесь. Сегодня он узнает, что случилось, почему у нее больше нет на него времени. Почему она вела себя с ним в последние недели как с надоедливым школьником. Он посидит на диване, пока она…

– Роза!

Она стояла в коридоре. Взглянула на него, удивленно подняв бровь:

– Да, что такое?

– Почему ты не на работе?

Он все еще ждал у открытой двери, она не пригласила его войти. Раньше она, положив ему руку на плечо, сразу вела его в квартиру, варила какао на кухне, прибавляла отопление, потому что он постоянно мерз. С лестничной клетки дуло. Он проскользнул внутрь и прикрыл за собой дверь.

– Я уволилась. У тебя что-то важное? У меня много дел.

Важное? Вдруг он сам себе показался смешным. Никого не интересует его нытье. Он снова опозорился.

– Уво… лилась?

– Я переезжаю. Хотя и не сразу же…

– Почему… куда… Почему ты хочешь уехать?

Его голос сорвался на фальцет. Он звучал как ломающийся голос маленького мальчика. Он ненавидел себя за это.

Она все еще стояла там, такая же прекрасная, как всегда, каждая прядь словно отлита из металла, а на лице – ироническая усмешка. Будто она стала чужим человеком. Он хотел видеть прежнюю Розу. Но незнакомая женщина лишь спросила:

– Разве я должна перед тобой отчитываться?

Она развернулась и ушла в жилую комнату. Ему снова пришлось бежать за ней, как всегда. Он бегал за ней.

– Но… но… – Он хотел себя остановить, но с губ слетела фраза, словно позаимствованная из плохой мыльной оперы: – Но что будет с нами?

Теперь сказанного не вернешь, и он в ту же секунду захотел умереть.

Она пожала плечами, рассмеялась, хотя уголки ее губ были опущены вниз.

– С кем это – «с нами»? – Она потрепала его по волосам. – Ах, Оливер, ты на самом деле милый. Ты воспринимал это всерьез? Ступай домой, найди себе хорошенькую подружку.

Но… Он вовремя удержал внутри эти слова. «Ты была моей мамой. Ты была моим домом. Мы были вместе». Его лицо горело огнем, словно она дала ему пощечину. Он обхватил себя руками и сказал первое, что пришло в голову, только чтобы защититься, только чтобы показать: он может за себя постоять.

– Мой папа тебя прикончит.

Она рассмеялась. Она хохотала ему в лицо, запрокидывая голову, он мог видеть ее белые зубы.

– Да, я очень боюсь твоего большого и сильного папу! Давай его спросим? Давай же спросим его, как он хочет меня прикончить!