Великий Могол - Алекс Ратерфорд

Аскари медленно покачал головой.

– Нет, не дал, – тихо произнес он. – Все, что ты предлагал нам с Камраном, было лишь слабым отражением твоей славы – и не было чем-то таким, что принадлежало бы только нам. Вижу по твоему лицу, что ты не понял. Для тебя жизнь всегда была так называемым «великим предназначением».

– Это не только мое предназначение, это судьба всех нас.

– Неужели? А как насчет народной поговорки тактя тахта – «трон или гроб»? В ней говорится не об общей судьбе. Она про то, что победитель получает все. Хумаюн, давай откровенно – возможно, более откровенно, чем когда-либо за все эти годы. Я тебя не люблю, но я не ненавижу тебя… Никогда не было этого. Я просто искал свой путь, как сделал бы и ты на моем месте.

– Просто хочешь оправдать свои мелкие амбиции и жадность.

Аскари посмотрел на свои связанные руки.

– Это ты их так называешь. Я бы назвал это жаждой независимости, свободы, которой я насладился бы, если бы отец справедливо разделил земли между своими сыновьями, как делали наши предки… – Он замолчал.

– Но зачем было предавать меня? Хиндал не предал.

При упоминании о Хиндале самоуверенное выражение лица Аскари изменилось.

– Хиндал был не такой, как все мы. Он был столь же деликатен душой, сколь могуч телом. В нем не было коварства, и он был так наивен, что думал, будто все такие же честные, как он. Украв у него Хамиду, ты потерял надежного союзника… – Вдруг глаза Аскари наполнились слезами. – Я не хотел… но дело не в этом…

– Чего ты не хотел? – Хумаюн встал со стула и подошел к Аскари так близко, что почувствовал острый влажный запах его кожи и одежды после дней, проведенных в каземате.

– Я не хотел убивать Хиндала.

– Ты?.. Я думал, что это Камран…

– Нет, это я.

– Но почему? Как он тебя обидел?

– Я не хотел убивать его. Это была случайность. Жестокая случайность. Я был в пути со своими людьми в безлунную ночь. В темноте мы наткнулись на небольшой отряд быстро скачущих всадников, которые не остановились и никак себя не обозначили. Я пустил стрелу в их предводителя, тот свалился с седла, а остальные в страхе ускакали. Когда я увидел тело, то… то узнал Хиндала, – тихо произнес Аскари, отведя от Хумаюна взгляд. – Я приказал своим людям оставить его тело у стен Кабула, где его нашли бы до тех пор, пока его не растерзают хищники, чтобы ты мог достойно похоронить его.

– Я похоронил. Он лежит рядом с отцом, как и хотел того.

Хумаюн все еще не верил искреннему раскаянию брата. Вдруг ему в голову, словно яркая молния, пришла мысль.

– Ты не напал на меня из-за Хиндала, не так ли? Хотя вполне мог бы убить…

– Да. Чувство вины гнетет меня. Все, что осталось, бессмысленно. Не хотел брать на свою совесть смерть еще одного брата.

Задумавшись над историей Аскари, Хумаюн почувствовал, как на глаза его навернулись слезы. Почему Хиндал так рисковал, отправившись с небольшим отрядом на юг, туда, где мог встретиться с бандитами Камрана и Аскари? Хотелось думать, что он был на пути в Кабул, чтобы примириться с ним… Но теперь он об этом никогда не узнает.

Несколько минут братья молчали. Потом Аскари медленно прошел через комнату к окну и посмотрел на двор внизу, слегка улыбнувшись.

– В детстве мы с Хиндалом иногда стояли здесь, глядя, как вы с Камраном учитесь сражаться на кинжалах и мечах. Нам это очень нравилось. В сравнении с нами вы казались совсем взрослыми мужчинами, воинами… Мы также наблюдали, как отсюда отец отправлялся на завоевание Индостана. Никогда такого не видели – в долине под крепостью собралось так много воинов, так много обозных повозок; было столько шума и суеты… Хотя Хиндал тогда так и не понял, что происходит… Хумаюн…

– Что?

– Ты собираешься меня казнить?

– Возможно, нет.

На мгновение Аскари закрыл глаза.

– Тогда помоги мне найти примирение с самим собой – и с прошлым…

– Как я это могу сделать?

– Позволь мне совершить паломничество в Мекку, хадж. Хочу искупить то, что случилось с Хиндалом…

– Хочешь совершить паломничество в Мекку?..

Почему бы и нет, подумал падишах, помолчав минуты две. Хадж уведет Аскари за тысячи миль от Кабула, а от Камрана – на месяцы, возможно, годы. Это гораздо лучше заточения или ссылки и, возможно, даст Аскари духовное облегчение, которое ему так необходимо.

– Ты уверен, что тебе это надо?

Аскари кивнул.

– Тогда дам тебе сопровождение под командованием одного из моих лучших командиров, Мохаммеда Азруддина.

– Чтобы следить за мной? – слабо улыбнулся Аскари.

– Нет, чтобы защитить. Путешествие долгое и опасное, как по морю, так и по суше… Можешь мне не верить, но мне бы хотелось, чтобы между нами все было иначе. Однако теперь поздно, прошлое всегда будет стоять между нами… Молю, чтобы ты нашел покой, который так ищешь.

Однажды ранним весенним утром, через пять месяцев после ухода Аскари в его долгий хадж, Хумаюн стоял у каменной оконной решетки в покоях крепостного дворца с видом на Кабул и смотрел на южные горы. Хотя снегопада не было несколько недель, горные вершины все еще прятались под снеговыми шапками. Спасаясь от ледяного ветра, Хумаюн плотнее укутался в халат на меху. В это время года по перевалам из Индостана проходило мало путешественников, однако падишаху на глаза попался небольшой караван, появившийся из-за поворота дороги, ведущей на юг в Индостан.

Когда караван подошел ближе, Хумаюн заметил, что в нем было несколько человек, не более двадцати – предположительно купцы со слугами, – а также двадцать или тридцать навьюченных верблюдов. Путники были укутаны от мороза в толстые овечьи шубы и намотанные на лица шарфы. В холодном воздухе стоял пар от теплого дыхания верблюдов, когда те медленно поднялись на холм под тяжелыми вьюками с товаром, свисавшими с их боков, и направились в сторону караван-сараев за стенами города. Через десять минут караван исчез за городскими воротами. Сразу же Хумаюн увидел над стенами города дым от новых костров, зажженных для согрева путников и приготовления еды для них.

Позабыв про караван, падишах посмотрел во двор крепости, где Байрам-хан учил десятилетнего Акбара приемам боя на мечах, а его молочный брат наблюдал за ними. Сильный и мускулистый для своего возраста Акбар успешно осваивал технику отражения ударов Байрам-хана. Поднырнув под щит наставника, он ударил своим тупым мечом в защитный золоченый панцирь, который надевался для таких тренировок.

Когда Акбар и Байрам-хан остановились, чтобы перевести дух, Хумаюн увидел, что во двор вошел мужчина в толстом тулупе и красной шерстяной повязке на лице. Он быстро переговорил с одним из многочисленных охранников, который сперва указал на командирские помещения, а потом на покои Хумаюна, а через десять минут падишах услышал стук в дверь, и вошел Джаухар.