Ричард Длинные Руки - сеньор - Гай Юлий Орловский

– Паладин, – повторила она, – вот уж… никогда в жизни не встречала паладина! Рыцарей – множество, но не паладинов…

Голос ее погрустнел, стал задумчивым, но я видел по ее глазам, что она судорожно ищет другие варианты. Пока покусывала розовые губки в задумчивости, я тихонько любовался ею. Такие женщины никогда не сдаются, редкий экземпляр, сильная и волевая. Мужчин, естественно, ненавидят, потому что все видят в ней только смазливую бабенку, это оскорбляет до слез, особенно когда уже знает себе цену.

– Попробуйте птичку, – приговаривал я. – Хрен ее знает, что это, но мне понравилось. Дрозды, наверное. Или скворцы? Никогда не думал, что их тоже едят. Крабов ел, осьминогов ел, креветок и лангустов всяких, но чтоб бедных скворцов…

Она посматривала исподлобья, в глазах возник вопрос, но быстро опустила взгляд, я буквально видел, как она смахнула все вопросы, помимо главного: как заставить меня покориться, как вынудить сдать ей замок со всеми старыми сокровищами, подвалами, подземельями.

– Умная женщина, – сказал я искренне, – это как дирижабль…

– Что? – переспросила она подозрительно. – Никогда не видела никакого… как вы говорите?

– А я видел только на рисунках, – вздохнул я. – Но ведь был же!

– Мало ли что было, – отрезала она. – Мы имеем дело лишь с тем, что есть.

– Да, вы правы, – согласился я. – Мужчины слишком залетают в мечтах, а женщины – практики. Вы практик, да?.. А я вот романтик. И как романтик практику говорю с надеждой, что вот вы одна, я один…

– А почему один? – спросила она чисто по-женски.

Я вздохнул.

– Не знаю. На женщин у меня аллергия, друзья, как вы знаете, бывают близкие, далекие и недалекие, и хотя человек человеку гусь, свинья и товарищ, но я так никого и не успел… В смысле подружиться не успел. Но почему-то уверен, что вот с вами…

Она сказала суховато:

– От уверенности до самоуверенности всего один кубок вина. Я прекрасно помню, как хорошо начинал сэр Галантлар! Он был храбрым и отважным рыцарем, а захватив замок и прочитав кучу умных книг, стал еще и умным, захотел изменить мир. Потом стал мудрым и вместо этого изменил себя. Так в мире стало одной сволочью больше.

Я хотел что-то сострить, у нас на все есть готовые шуточки и приколы, но она говорила очень серьезно, и вот так брякнуть что-то стебовое показалось неуместно, что ли. Хотя в моем прошлом обществе как раз любая умная мысль выглядела неуместной, а вот стеб – круто, клево, рулез…

– Да, – сказал я и вздохнул, – да…

– Что да?

– Да, говорю, человек слаб. Даже когда силен слаб. Может быть, еще слабее, когда сильнее… Я не слишком умно выражаюсь? А то я сам не понял.

– А я поняла, – сказала она. Поправилась: – Вернее, почувствовала. Вы очень сложный человек, сэр Ричард… Я бы хотела с вами, ну, не дружить, вы все сразу понимаете как-то однобоко, а… заключить союз, что ли? Я могла бы вам чем-то помочь. К примеру, у вас, теперь уже у вас, целый склад Древних Вещей, что достались еще прежним владельцам замка. Галантлар не успел просмотреть и десятой части. Я могла бы вам помочь разобрать их, распределить, отделить полезные от бесполезных…

Я покачал головой.

– Нет.

Ее щеки окрасил румянец, глаза сердито заблестели.

– Почему?

– Я наслышан о нравах волшебников и волшебниц. Правда ли, что вы никогда не встречаетесь друг с другом, а буде такое случится нечаянно, даже руки друг другу не подаете?

– Ничего странного, – огрызнулась она. – Подать руку – это передать часть силы. Вам могу подать, да и то с опаской, вы тоже, хоть и клянетесь, что не маг, но можете повампирить… Однако я же к вам пришла? Напрасно так уж страшитесь допустить меня в свои нижние этажи…

Я хмыкнул.

– В свои я бы допустил. Даже с удовольствием. Но в нижние этажи своего замка… зачем? Вы все еще не принесли мне присягу верности.

Она зло оскалила мелкие ровные зубки, надо признаться, великолепные, чистые и ровные.

– Это у вас такие шуточки? Ладно, сделаем вид, что это у вас не страх, вы все так чувствительны к сомнениям в вашей доблести… Это у вас предосторожность, верно? Мудрая предосторожность?

Интонацией и каждым словом она била по больному месту, как полагала, но я-то из мира, где к женщинам относятся всерьез, и я не чувствовал стыда за предосторожности. Она уловила непонятки, вздохнула, в голосе прозвучала искренняя безнадега:

– Так что же, не покажете?

Я подумал, сказал осторожно:

– Знаете ли, все-таки надо сперва лучше узнать друг друга…

Она вздохнула, огляделась по сторонам.

– Это у вас спальня, да?

– Можете раздеваться, – пригласил я. – Только что это изменит? Я христианин, а христианство впервые разделило человека на две половинки. Духовную и телесную, если не слышали о такой новости. Как бы телесная ни балдела на вашем, безусловно, роскошном теле, но у христиан плоть… словом, несколько ниже головы и сердца. Решения принимает голова.

Она смотрела исподлобья, буркнула:

– Сердце.

– Что? – переспросил я.

– Сердце, говорю, принимает.

– А-а-а… ну, я такой паладин, у меня несколько иной устав. Сердце, так сказать, вырабатывает общую линию, генеральную, а голова уже прет по ней с барабанным боем. Голова мне говорит, что то, что вы мне можете предложить на наших общих нижних этажах, я могу получить от любой моей служанки… как и вы от любого вашего конюха.

Ее щечки вспыхнули алым, удивительно, она все еще не утратила способность краснеть, глаза засверкали неподдельной яростью, уже набрала воздуха в грудь для вопля, я тут же засмотрелся на ее грудь, вдруг да выскользнет из выреза, она перехватила мой заинтересованный взгляд, открыла рот… неожиданно засмеялась.

– Вы откровенны. Вы чересчур откровенны!

– Это я такой честный, – скромно признался я. – Сердце на рукаве, душа нараспашку, все выболтаю без всякого психоаналитика и сыворотки правды, только правильно спрашивайте…

Она смотрела пристально, я чувствовал, как в ней нарастает напряжение, словно у борца, что нагнетает в мышцы кровь, переполняется адреналином, чтобы мощным рывком ошеломить противника, сбить с ног, одержать чистую победу.

Я щелкнул пальцами. Полыхнул пурпурный свет, комната озарилась радостным огнем, словно прямо за окном разгорелась заря. В трех шагах возник мой красный демон. Поверхность по-прежнему струится, но в то же время есть ощущение, что этот голем весит целую гору.

Я сказал строго:

– Стань невидимым и присматривай за моей гостьей. Чтобы никто ее здесь не обидел, понял?.. Ни суккубы, ни инкубы, ни отморозки. Но если она хоть словом или жестом вздумает мне нанести вред, то… словом, сам знаешь, я тебе уже говорил. А теперь иди.