Дети полуночи - Салман Рушди

Напрасно Падма старается утешить меня: «Ну и что у тебя так вытянулось лицо? Любой может забыть какую-то мелочь, с кем не бывает!»

Но если исчезают мелочи, не последуют ли за ними и крупные предметы?

В месяцы после выборов в Бомбее царила неразбериха; неразбериха царит и в моих мыслях, когда я вспоминаю эти дни. Ошибка выбила меня из колеи, и теперь, чтобы обрести равновесие, я должен встать обеими ногами на знакомую почву имения Месволда; отставив Конференцию Полуночных Детей в одну сторону, а страдания в кафе «Пионер» – в другую, я расскажу вам о падении Эви Бернс.

Этому эпизоду я дал несколько странное название. «Альфа» и «Омега» глядят на меня с листа, требуют, чтобы разъяснили их смысл – странным образом задают направление тому, что будет поворотным пунктом в моей истории, сводящим начала и концы, хотя вы, возможно, и ждали бы здесь середины; но я ни в чем не раскаиваюсь и не собираюсь ничего менять, хотя у меня в запасе есть и другие, альтернативные, заглавия, например: «От Мартышки к резусу», или «Усекновение Перста», или – в более эзотерическом стиле – «Великий Гусак», прямая аллюзия на мифическую птицу, хамсу или парахамсу{157}, которая символизирует способность жить в двух мирах, физическом и духовном, в мире земли-и-воды, и в мире воздуха, или полета. Но глава названа «Альфа и Омега»; «Альфой и Омегой» она и останется. Ибо здесь начала сплелись со всевозможными концами; скоро вы поймете, что я имею в виду.

Падма в раздражении цокает языком: «Опять несешь незнамо что, – укоряет она. – Ты про Эви будешь рассказывать или нет?»

…После всеобщих выборов Центральное правительство продолжало колебаться относительно будущей судьбы Бомбея. Раздел штата утвердили, потом отменили; потом сторонники раздела снова подняли голову. Что же до самого города – его то нарекали столицей Махараштры, то Махараштры и Гуджарата вместе; то провозглашали независимым штатом… пока правительство пыталось выработать какую-то мало-мальски связную программу действий, горожане решили его подтолкнуть, поторопить. Волнения множились (и снова можно было слышать прежний боевой клич маратхов – Здравствуй, ты! – Очень рад! – Палкой дам тебе под зад! – несущийся над схваткой); и, что самое худшее, ко всем этим беспорядкам прибавилась погода. Наступила жестокая засуха; дороги растрескались; крестьяне в деревнях были вынуждены забивать коров; а под Рождество (ни один мальчик, посещающий миссионерскую школу и имеющий няню-католичку, не мог не понимать значения этого праздника) прогрохотали взрывы у водохранилища Валкешвар, и главные трубы, доставлявшие в город пресную воду, стали пускать фонтаны, словно гигантские стальные киты. Газеты без конца писали о диверсантах; и всяческие предположения относительно того, кто они такие и к какой партии принадлежат, потеснили сообщения о продолжающейся волне убийств проституток. (Особенно интересным показалось мне то, что у убийцы был свой собственный «почерк». Тела «ночных бабочек» носили следы удушения; но синяки на шее были слишком велики для пальцев, зато они вполне могли оказаться отпечатками гигантских, сверхъестественно мощных коленей).

Но я отвлекаюсь. Как, вопрошает нахмуренное чело Падмы, связано все это с Эвелин Лилит Бернс? Что ж, я перехожу к сути дела, ответ у меня уже готов: после того, как городское хранилище пресной воды было разрушено, все бродячие кошки Бомбея скопились в тех кварталах, где кризис ощущался не так остро; то есть в кварталах зажиточных, где в каждом доме имелся собственный запас воды на крыше или в подвале. В итоге двухэтажный холм имения Месволда наводнила армия жаждущих кошек: кошки заполонили круглую площадку; по плетям бугенвиллии кошки залезали в дома, запрыгивали в гостиные; кошки опрокидывали цветочные горшки и пили воду из блюдец; кошки располагались лагерем в ванных комнатах и лакали из унитазов; кошки кишели в кухнях всех дворцов Уильяма Месволда. Попытки слуг имения как-то остановить великое кошачье нашествие оканчивались провалом, а домохозяйки ограничивались бессильными криками ужаса. Твердые сухие червячки кошачьего кала лежали повсюду; сады гибли, сломленные численным превосходством противника; спать по ночам стало совершенно невозможно – войско обрело голос и пело луне баллады о своей жажде. (Баронесса Симки фон дер Хейден не желала гонять котов; у псины уже появились первые признаки болезни, которая вскорости покончит с ней).

Нусси Ибрахим позвонила моей матери специально, чтобы объявить: «Сестричка Амина, настал конец света».

Она ошибалась, ибо на третий день кошачьего нашествия Эвелин Лилит Бернс обошла все дома в имении, небрежно помахивая пневматическим пистолетом «Маргаритка», и предложила за хорошую плату в два счета покончить со зловредными кисками.

Весь этот день в имении Месволда раздавались хлопки пневматического пистолета Эви и дикие вопли подстреленных котов: Эви выбивала все войско, кошку за кошкой, и набивала себе карманы. Но (как нам часто показывает история) момент величайшего триумфа чреват окончательным поражением; так оно и вышло, потому что охота на котов, предпринятая Эви, стала для Медной Мартышки последней каплей, переполнившей чашу ее терпения.

– Братец, – мрачно заявила Мартышка, – я уже говорила тебе, что когда-нибудь эту девчонку достану; теперь как раз и наступил подходящий момент.

Вопросы, на которые нет ответа: правда ли, что сестра, кроме птичьего языка, выучила и кошачий? Любовь ли к кошачьему племени, забота ли о его сохранности довела ее до этаких крайних мер?.. Ко времени великого нашествия кошек волосы Мартышки потемнели, стали каштановыми; она распрощалась с привычкой жечь обувь; и все же не без причины таилась в ней некая свирепость, каковой никто из нас никогда не обладал; и она сбежала вниз, на круглую площадку, и заорала благим матом:

– Эви! Эви Бернс! Где ты там – иди сюда сию минуту!

В окружении обращенных в бегство кошек Мартышка ждала Эвелин Бернс. Я вышел на веранду первого этажа и приготовился смотреть; Сонни, и Одноглазый, и Прилизанный, и Кирус тоже наблюдали со своих веранд.

Мы увидели, как Эви Бернс идет от кухонь виллы Версаль; пистолет дымился в ее руке, и она сдувала с дула дымок.

– Вы, индейцы, должны благодарить ваших богов за то, что я рядом, – заявила Эви, – иначе эти кошки сожрали бы вас живьем!

Мы увидели, как слова застыли у Эви на губах – она заметила нечто жесткое, напряженное в глазах Мартышки; а после размытым пятном Мартышка налетела на Эви, и завязался бой, который длился, как нам показалось, несколько часов (хотя на самом деле это могли быть минуты). Окутанные пылью круглой площадки, девчонки катались по земле, пинали друг друга, царапались, кусались; клочья волос вылетали из облака пыли, мелькали то локти, то ноги в запачканных белых носках, то коленки; а то из облака летели и обрывки платьев; сбежались взрослые; слугам никак не удавалось разнять взбесившихся девчонок, пока наконец садовник Хоми Катрака не облил их из шланга… Медная Мартышка поднялась, немного потрепанная, отряхивая испачканный в грязи подол, не обращая внимания на вопли о возмездии, слетавшие с уст Амины Синай и Мари Перейры; ибо перед ней, посреди круглой площадки, в грязной луже, налитой из шланга, лежала Эви Бернс – пластинка на зубах покорежена, волосы спутаны, заплеваны и вываляны в пыли: дух ее и ее власть над нами были сломлены раз и навсегда.