Зеркала - Мария Николаевна Покусаева

– Вот видишь? – Я развела руками. – Никакого подвоха, господин волшебник. Спасибо, что поинтересовался моими чувствами.

Он все-таки улыбнулся, почти оскалился, и посмотрел на меня сверху вниз.

– Отлично вижу. И всегда пожалуйста, милая. – Кондор приложил правую ладонь к груди и чуть наклонил голову. – Рад, что здравомыслие взяло верх. А теперь давай пойдем дальше, пока Лин не решила, что нас утащили призраки.

Как я выяснила, Зеленым залом называлась та огромная комната, где был камин-дерево.

Здесь все еще было мрачновато, но на полу и стенах лежали яркие пятна света, а в воздухе отчетливо пахло нарциссами и скошенной травой.

Лин сидела в кресле у погасшего камина. Когда мы зашли, я увидела только ее руку, лежащую на подлокотнике, и кусочек рукава. Ткань была цвета морской волны, по самому краю бежал золотистый узор.

Лин то ли услышала нас, то ли почувствовала каким-то эльфийским чувством, что мы здесь. Платье зашелестело, как опавшая листва, Лин медленно, почти лениво встала нам навстречу и сдержанно, но тепло улыбнулась, когда наши с ней взгляды встретились.

Что бы она ни прочитала сейчас на моем лице, ей хватило такта не выдать этого.

Сегодня ее волосы были собраны так, что острые кончики ушей прятались за ними, и сейчас я бы ни за что не отличила Лин от обычного человека. Ну, хорошо, очень красивого, но человека. С яркими глазами и тонкими чертами лица.

– Доброго дня, леди Лидделл, – сказала Лин, улыбаясь шире.

Она стремительно прошла вперед и протянула мне раскрытую ладонь.

Я вытащила руки из-за спины и осторожно, словно меня могло ударить током от этого прикосновения, сжала ее ладонь.

И ничего не произошло. Мой мир остался прежним. В нем все еще пахло нарциссами, но этот запах соседствовал с запахом пыли, камина и дерева, с легкой, почти уютной затхлостью, которая царила в комнатах замка, где никто не жил. Лин не стала центром вселенной, нет, она осталась сама собой – тонкой, прекрасной, хрупкой девушкой посреди огромного мрачного зала, который почему-то называли Зеленым, хотя зелени в нем почти не было.

Она была такой же красивой, как я запомнила. Самой красивой девушкой из всех, которых я видела в своей жизни. Только у меня уже не кружилась от этого голова.

Я подумала было, что, видимо, кое-кто решил не испытывать меня на прочность, но  удивление, мелькнувшее в глазах Лин, говорило об обратном.

– О, – сказала Лин с поддельным разочарованием и перевела светящийся лукавством взгляд на Кондора. – Я смотрю, в этот раз ты был готов.

Он развел руками и легко улыбнулся ей, словно только что выиграл спор.

– Не я готов, – поправил он ее. – Леди Лидделл попросила меня об услуге, и я ее выполнил, не более того.

Взгляд Лин впился в меня, как будто она пыталась понять, что именно за услугу он мне оказал и как это сделал. Она все еще держала меня за руку, сжав в ладонях осторожно и нежно, словно хотела утешить или выразить теплое участие. Я почувствовала себя неловко, вывернулась и спрятала руки за спину.

Лин чуть вздернула подбородок и поджала губы, но не злобно. Мне показалось, что она разглядела во мне что-то, что ей понравилось.

– Ну что же, – сказала Лин, снова глядя на волшебника. – В таком случае, я могу лишь сделать вывод, что леди Лидделл умеет позаботиться о себе.

Он покачал головой в ответ.

– Не настолько, насколько хотелось бы, но лишь от незнания правил игры, – сказал он и дотронулся до моего плеча. – Я оставляю тебя под опекой леди Айвеллин до вечера. – Взгляд Кондора был внимательным и чуть встревоженным. – Вам есть чем заняться и о чем поговорить. Сильвия где-то здесь и в любой момент появится, если будет тебе нужна.

– А ты… – только открыла рот я.

– Есть кое-что, – сказал он, не дав мне задать вопрос. – За пределами замка. Что требует моего участия сегодня. Я вернусь к ужину, – добавил Кондор, глядя на Лин. – Не обижайте друг друга.

Лин вдруг смутилась. Она опустила взгляд, словно бы прятала усмешку, и посмотрела на меня исподлобья. По-доброму, но очень хитро. Ее левая рука дернулась, потянулась к правому запястью, на котором висели браслеты. Тонкие серебряные кольца – и еще один, которого я не помнила.

Широкий, с голубыми и розовыми не то кусочками стекла, не то плоскими камешками, вставленными в серебро так, что это напоминало маленький витраж, он очень бросался в глаза.

Лин повернула его вокруг руки, словно он был талисманом, и снова вернула себе спокойствие.

– Конечно, – сказала она Кондору. – Не беспокойся. Мы обязательно поладим.

***

Герхард Оденберг был не самым приятным человеком и отлично это знал. Можно было сказать, он не просто осознавал и принимал эту свою неприятность, он ею гордился так, как иные гордятся светским тактом или умением вести непринужденную беседу о поверхностных вещах. Неприятность и флер снобизма, аскетизм и добровольное одиночество – все это было тем, что составляло личность Герхарда Оденберга, неизменное и удобное, как три повседневных костюма, висевших в его шкафу.

Так что Герхард Оденберг отлично знал, кто он и как его видят другие, и неизменно пользовался этим.

Мальчишка, которого приставили к его дому вместо нормального охранника, смотрел на мир восторженным взглядом глупого щенка, которого еще ни разу не отталкивали ногой в сторону, чтобы не мешался. Он стремился угодить, носил великоватую для него форму – она досталась ему от старшего брата, Герхард узнавал, от старшего брата, который отслужил в императорской армии пять лет и вернулся, хромой на левую ногу, без пары пальцев на руке.

В армию он ушел в тот год, когда сам Герхард попал в Йарну. Давно.

В последние несколько лет это «давно» ощущалось как бесконечная череда смены дня и ночи, месяцев, сезонов, одежды у горожан.

Сейчас, к примеру, была зима. Вторая половина декабря, время венков из еловых веток, пряного печенья и теплого вина. Шумное время с огнями и песнями, потому что с огнями и песнями проще пережить густую темноту самых длинных ночей года.

Раз в три месяца Герхард выходил из дома в лучшем своем костюме и шел в ратушу к городскому главе, чтобы снова рассказать ему, как тиха и спокойна жизнь в Йарне. О том, что в этот раз в городе снова не произошло ничего серьезнее, чем пара сломанных ног или мелких краж.

Мир казался Герхарду громким – и в звуках, и в цветах: все эти флаги на