Запретное чтение - Ребекка Маккаи

— Ладно-ладно, — перебил ее лысый тренер. — Трясти пострадавшего нельзя. Теперь надо проверить проходимость дыхательных путей. Давайте-ка положите его обратно.

Но актрису было не остановить. Ведь у нее были зрители.

— Послушайте, вы! — крикнула она, обращаясь к пустым рядам. — Ну не стойте же, вызовите «скорую»! Этот человек — мой возлюбленный! Я не хотела в тебя стрелять, любимый! Ведь ты же знаешь, я не смогу без тебя жить!

Остальные актеры побросали манекены и окружили актрису — они рыдали, хохотали и катались по сцене. Только Тим остался на прежнем месте. Я стояла и смотрела, как он ползает на коленях в желтом свете рампы и продолжает откачивать пострадавшего с таким рвением, будто может вернуть к жизни эту пластиковую оболочку, будто еще немного — и по венам манекена снова побежит кровь. И на мгновение мне показалось, что ему это и в самом деле по силам.

Снова оказавшись за рулем, под мощной струей кондиционера, я вдруг резко проснулась — мне показалось, что это произошло со мной впервые за долгие месяцы. Ощущение было похожим на то, как однажды летом, в колледже, я сломала ногу, и только когда прекратила принимать викодин, поняла, в какой отключке я была всю последнюю неделю и даже не подозревала об этом.

О чем я забыла на этот раз и чего не замечала из-за тумана, долгое время застилавшего мне глаза, было не то, что я натворила, и не последствия моего поступка, и даже не окоченевшая реальность Ганнибала, в который я так ненадолго вернулась. Я напрочь забыла, что умею строить планы. Или, если говорить на языке ужасных книг из серии «Помоги себе сам», которые мы с Рокки театрально читали вслух, занимаясь описью библиотечного фонда, я была рыбой, которую так долго несло течение, что она забыла, что умеет плавать.

Итак, я набрала в легкие побольше воздуха, составила план и поехала в торговый центр, где магазины наверняка были еще открыты. Как я и думала, мне удалось отыскать там христианский книжный (мы с Дарреном Алкистом порадовались бы здешнему количеству каллиграфии), а в нем я нашла журнал под названием «Возрожденный тинейджер», на обложке которого был запечатлен исступленный скейтбордист в прыжке. Журнал подходил как нельзя лучше — я купила два одинаковых экземпляра, мило улыбнувшись розоволицей женщине за прилавком. После этого я поехала обратно к дому, где актеры продолжали спасать манекенов. Я зашла к себе, уселась за стол и составила список. А потом еще семь. Отыскав в верхнем ящике стола клеящий карандаш, я приклеила списки на разные страницы журнала, следя за тем, чтобы края листочков не высовывались наружу. Потом я придавила журнал словарем. А затем — намеренно и с удовольствием — зашла в туалет и спустила воду.

Через две минуты Тим стоял у моей двери — широко раскрыв глаза, широко улыбаясь и широко раскинув руки. Он обнял меня так крепко, что даже оторвал от пола.

— Я думал, тебя похитили! — сказал он.

— Так и было. Проходи.

— Я услышал твой унитаз и, такой: «Мамочки, неужели это привидение?» Все отправили меня сюда — проверить. А это ты! Ты здесь! Мы не репетировали, а то я бы голову тебе открутил!

— Я знаю, — сказала я, кивнув. — Это я так подала тебе сигнал. Мне нужна твоя помощь.

Тим уселся на подлокотник дивана и принялся подпрыгивать. Он был весь мокрый после тренировки искусственного дыхания, и, когда зачесал пальцами волосы, в них остались влажные бороздки.

— Ты помнишь того пропавшего мальчика? Ну, из истории про пастора Боба Лоусона?

— Конечно, — ответил Тим и начал было еще что-то говорить, но запнулся и уставился на меня.

На моем лице, вероятно, была написана целая повесть, но мне было плевать. Я с ногами забралась на диван, развернувшись лицом к Тиму. Мне хотелось начать с самого начала, но я не могла решить, когда же все началось. В тот день, когда я познакомилась с Иэном, или в то утро, когда обнаружила его сидящим на корточках за стеллажами? Поэтому я начала с середины.

— Однажды он принес мне оригами в виде младенца Иисуса, — сказала я — и без передышки поведала Тиму всю историю целиком. Ну, в сокращенном виде.

Я понятия не имела, почему решила, что ему можно доверять — возможно, потому что он любил театр, а может, просто потому что он был Тимом, или потому что я могла легко представить его ребенком, сидящим на корточках на полу в библиотеке и читающим «Кроликулу»[80], подпрыгивая точно так же, как сейчас. Но я была права. Ему можно было доверять. Ему можно было бы доверять, даже если бы Иэн все еще был со мной, если бы он до сих пор не нашелся, если бы так и шел со мной рядом, сгибаясь под тяжестью раздутого рюкзака.

— Порясающе, — повторял Тим. — Просто потрясающе! В смысле, мы-то считали, что ты вся из себя приличная библиотекарша. А ты, оказывается, борец за права человека и кто там еще, и даже рискуешь жизнью, мать твою!

Почему-то меня раздражало, что у Тима сложилось такое лестное представление обо мне, поэтому я прервала его тираду.

— Мне нужна твоя помощь, — сказала я. — Твоя, и только твоя, и, прошу тебя, никому ни слова.

Я показала ему журнал и свои списки и объяснила, чего я от него хочу.

— Можешь взять себе все, что есть в квартире, — добавила я. — Все, что осталось. В качестве платы за услугу. Можешь оставить себе или использовать как реквизит — мне не важно. А можешь продать.

Тим обвел взглядом журнальный столик, лампы, восточный ковер, который отец прислал мне на Рождество. Такой замечательной вещи в реквизите нашего театра точно не было.

— Я ничего не возьму, — сказал Тим, и было видно, что он не врет.

Он расхаживал по комнате с видом победителя — именно так он, должно быть, выглядел за кулисами, когда готовился к очередному выходу на сцену.

— Это будет лучшая роль в моей жизни, — произнес он с сияющими глазами.

В ту ночь я спала у себя в квартире — так крепко, как не спала уже несколько месяцев. Тим постучал ко мне в дверь в десять часов утра и сообщил, что «готов к бою».

— Слушай, Люси, я серьезно, — сказал он. — Если этот пастор там и я пырну его ключом, я все испорчу?

— Да, — ответила я, не в силах сдержать смех. — Придерживайся сценария, Тим. К тому же никакого пастора там не будет. Но видок у тебя отличный.

Тим и в самом деле выглядел на все сто. Серый костюм из театральной костюмерной, белая рубашка без галстука, начищенные туфли. Волосы убраны в аккуратный хвостик. В руках — портфель и планшет, к которому прикреплена ручка и что-то вроде анкеты. Я присмотрелась и поняла, что это бланк заявки на театральный абонемент — такие бланки лежали стопкой в фойе театра. Тим только загнул верхний край, чтобы не видно было заголовка. Оба журнала он держал под мышкой.