Конец парада. Каждому свое - Форд Мэдокс

Титженс тем временем рассказал, что после его перепалки с лордом Инглби Линкольнским — как бы ей хотелось, чтобы он был повежливее с влиятельными людьми! — он забежал в кабинет к Макмастеру и застал друга за какими-то сложными расчетами. Желая порисоваться, Титженс взял посмотреть бумаги, над которыми трудился его друг, и они с Винсентом вместе отправились обедать. А потом, рассказал Кристофер, он мельком взглянул на цифры — совершенно ни на что не надеясь, — и ему в голову вдруг загадочным образом пришло весьма неплохое решение. Само собой!

Его голос был таким радостным и торжествующим, что Валентайн не удержалась и взглянула на него. На щеках у него играл румянец, волосы блестели, глаза лучились надменностью — и нежностью! Ее душа возликовала! Она поняла, что перед ней человек, которого она любит всем сердцем. Он излучал ласковое, приятное тепло, и она будто купалась в нем.

А он все продолжал что-то объяснять. К нему вернулась уверенность в себе, и он даже начал было посмеиваться над Макмастером. Сложное ли задание дал департамент? Правительство хотело внушить союзникам, что их потери совершенно незначительны, чтобы не высылать им дополнительное подкрепление! Что ж, если оценить количество пострадавших зданий на атакованных территориях (и немного поколдовать над данными), становится очевидно, что это ущерб сравним со средним годовым естественным износом в мирное время... Реставрация зданий в мирное время обходится в несколько миллионов фунтов стерлингов. Получается, враг побил черепицы и кирпича примерно на эту же сумму. А что там с убытками другого рода? Их вовсе оставили без внимания, решив провести оценку год спустя.

Иными словами, если не учитывать загубленные в течение трех лет урожаи, падение уровня промышленного производства в самых развитых регионах страны, уничтожение заводов и фруктовых садов, снижение уровня добычи угля на четыре целых и одну двадцатую за три года — и число человеческих жертв! — то вполне можно отправиться к союзникам и сказать:

«Все ваше нытье о потерях — полная чушь. Вы вполне можете самостоятельно укрепить слабые места на своих фронтах. А мы отправим новые войска на Ближний Восток, где сосредоточен наш истинный интерес!» И хотя есть риск, что они рано или поздно обнаружат обман, но, пока это не случилось, благодаря централизованному командованию можно понаделать множество подлых маневров.

Валентайн, хоть это и отвлекло ее от собственных размышлений, не удержалась и произнесла:

— Но сами-то вы в этом не участвуете?

— Что вы, разумеется, нет. Я лишь пересказываю их намерения с чистой совестью! Всегда приятно формулировать аргументы того, с кем ты не согласен.

Она повернулась на своем стуле. Они смотрели друг другу в глаза, он — сверху вниз, она — наоборот. У нее не было никаких сомнений в том, что он ее любит, и она знала, что это взаимно.

— Но разве же это не опасно? — спросила она. — Учить Макмастера подделывать статистику?

— О, нет-нет. Нет! Вы не знаете, какая благородная душа у малыша Винни. По-моему, вы не вполне справедливы к Винсенту Макмастеру! Он скорее обчистит мои карманы, чем похитит мои идеи. Благородная душа!

Валентайн охватило невероятно странное чувство. Она и сама потом не могла сказать, возникло ли оно до того, как она осознала, что Сильвия Титженс смотрит на них. Сильвия стояла в комнате, стройная, статная, со странной улыбкой на лице. Валентайн не могла понять, что это была за улыбка, добрая ли, насмешливая ли, или равнодушно-ироничная; но она нисколько не сомневалась в том, что улыбка эта — знак того, что Сильвия знает все, что вообще можно знать о ее, Валентайн, чувствах к Титженсу и его, Титженса, чувствах к ней... Будто их застали вдвоем, прогуливающимися под ручку по Трафальгарской площади.

У Сильвии за спиной, раскрыв рты, стояли два офицера. Волосы у них были неопрятные и растрепанные, судя по всему, они немного из себя представляли, но в зале были самыми приличными мужчинами, и Сильвия схватила их под руки.

— О, Кристофер! — воскликнула она. — Я поеду к Бэзилу.

— Хорошо, — проговорил Титженс. — Я посажу миссис Уонноп на поезд, как только она соберется домой, и заберу тебя.

Сильвия взглянула на Валентайн Уонноп и опустила длинные ресницы в знак прощания, а потом плавно вышла из комнаты в сопровождении совершенно не по-военному выглядящих солдат в зеленоватой военной форме с красными нашивками.

С той минуты у Валентайн Уонноп не осталось никаких сомнений. Она поняла, что Сильвия Титженс знает, что ее муж любит ее, Валентайн Уонноп, и что она, Валентайн Уонноп, любит Титженса, ее мужа, безгранично и страстно. Единственное, чего она, Валентайн, не знала, единственная тайна, остающаяся для нее непостижимой, единственный вопрос, на который она не знала ответа, был таким: верна ли Сильвия Титженс своему мужу?

Спустя долгое время, когда она стояла за чайным столиком, к ней подошла Эдит Этель и извинилась за то, что они «не ведали» о присутствии миссис Уонноп до тех пор, пока Сильвия им на это не указала. Еще она выразила надежду на то, что миссис Уонноп будет заезжать к ним почаще. И тут же добавила, что миссис Уонноп в будущем, вероятно, перестанет считать необходимым для себя сопровождение мистера Титженса. Несмотря на старую дружбу.

— Послушай, Этель, если тебе кажется, что ты сможешь дружить с моей мамой, а с Титженсом враждовать после всего того, что он сделал для вашей семьи, ты ошибаешься. Глубоко ошибаешься. Мама обладает серьезным влиянием. У меня нет никакого желания молча наблюдать за твоими промашками. Устраивать некрасивые скандалы — ошибка. А ты устроишь очень некрасивый скандал, если скажешь маме что-нибудь плохое о мистере Титженсе. Она многое знает. Не забывай. Она много лет прожила по соседству с домом мистера Дюшемена. А еще у нее ужасно острый язык...

Эдит Этель со скоростью распрямившейся пружины вскочила на ноги. Рот у нее распахнулся, но она прикусила нижнюю губу и прижала к ней белоснежный носовой платок. И сказала:

— Я ненавижу этого человека! Я его презираю! Меня бросает в дрожь, когда он подходит близко.

— Я знаю! — сказала Валентайн Уонноп. — Но на твоем месте я не стала бы показывать это перед чужими людьми. Тебя это совсем не красит. Он хороший человек.

Эдит Этель одарила ее долгим, задумчивым взглядом. Потом подошла к камину и остановилась.

Это было за пять-шесть пятниц до того дня, как Валентайн сидела с Марком Титженсом на первом этаже Военного министерства, а в пятницу, предшествующую этому дню, Эдит Этель, когда все гости разошлись, подошла к чайному столику и с какой-то подчеркнутой лаской положила правую руку на левую ладонь Валентайн. Искренне поразившись этому жесту, Валентайн поняла, что конец настал.

За три дня до этого, в понедельник, Валентайн в своей неизменной учительской форме наткнулась на миссис Дюшемен в большом магазине, куда зашла прикупить спортивное снаряжение. Миссис Дюшемен покупала цветы. Она заметно разочаровалась, увидев костюм Валентайн.

— Ты прямо в нем по улицам ходишь? — спросила она. — Это же просто кошмар.