Вирджиния Вулф: "моменты бытия" - Александр Ливергант

Больше же всего трудов стоил Вирджинии Вулф крошечный рассказ, который первоначально был назван «Что было видно в подзорную трубу», потом – «Сцена из прошлого», и только в окончательной версии – «Прожектор». Подобно «Ненаписанному роману» или «Дому с привидениями», «Прожектор» – очередное «мгновение бытия»: мальчик, прадед рассказчицы, смотрит из башни в подзорную трубу на небо, «на зелень и голубизну, на зелень и голубизну, без конца и края»[216]. Но вот он опускает трубу, чтобы поглядеть на землю, – и обнаруживает среди деревьев ферму и девушку в голубом платке, которая станет впоследствии его женой. Но и подзорная труба, и деревья, и розовые цветы – всё это в далеком идиллическом прошлом. Теперь же, когда немолодая уже миссис Айвими рассказывает гостям историю своего появления на свет, по ночному лондонскому небу, среди звезд, шарят в поисках самолетов противника ослепительные прожекторы. И этот контраст (подзорная труба – прожектор) задает романтической зарисовке тревожное настроение тех дней, когда этот рассказ писался.

Одновременно с никак не дававшимся «Прожектором» берется Вирджиния Вулф и за еще один литературный – а точнее, литературно-критический – проект, который первоначально называет «Чтение наугад, или Переворачивая страницы», и который в чем-то продолжает два цикла «Обыкновенного читателя». Продолжает и развивает: в отличие от «Обыкновенного читателя», авторы, которым посвящены эссе, по замыслу писательницы должны были располагаться в хронологическом порядке и представлять собой нечто вроде истории английской литературы. Для себя Вирджиния определила эту книгу как «этапы художественного вымысла» (“Phases of Fiction”), где особое внимание уделяется не теории, а практике – конкретным авторам, их жизнеописанию, их текстам.

Однако распутан «клубок» так и не был: Вирджиния Вулф успела, да и то вчерне, набросать лишь три главы «Чтения наугад». В первой речь должна была идти об английской «седой старине», во второй – о читателе шекспировского времени. В третью же она предполагала включить эссе о двух знаменитых англичанках – актрисе Эллен Терри и приятельнице Сэмюэля Джонсона миссис Трейл; и то, и другое эссе были опубликованы в марте 1941 года.

А еще, и тоже в конце ноября, она дописывает свой последний роман, который так и останется незавершенным. Леонард, впрочем, считал иначе:

Хорошо продававшиеся «Годы» показались скучными не только некоторым критикам (в том числе и автору этой книги), но, мы помним, и самой Вулф.

Под «новым методом», вероятней всего, имелся в виду метод уже не новый, испытанный; как только мы его не называли: и ассоциативной прозой, и поэтической, и импрессионистической. Вирджиния Вулф, как мы знаем, опробовала его в четырех своих экспериментальных романах («Комната Джейкоба», «Миссис Дэллоуэй», «На маяк», «Волны»), в «Годах» же от него отступила, попытавшись вернуться к традиционному роману. А в последней книге «Между актов», которую высоко оценил маститый Уолтер Аллен, к Вулф относившийся без восхищения, ассоциативная проза вновь вступает в свои права. Ее рваный ритм – когда каждая фраза, каждая деталь, каждое наблюдение живет свой жизнью, когда неодушевленные предметы (дом, тени, розы) одушевляются, – звучит в переводе Елены Суриц ничуть не хуже, чем по-английски:

«И упала газета.

– Кончил? – спросил Джайлз, забирая газету у отца.

Старик ее выпустил. Он нежился. Одна рука, лаская пса, собирала кожу складками, напускала на ошейник.

Тикали часы. Дом поскрипывал, как будто он совсем уж хлипкий, совсем сухой. Руке Айзы вдруг стало холодно на подоконнике. Тени перечеркнули, отменили сад. Розы ушли на ночь, ушли спать».

«Между актов» и в самом деле похож и по замыслу и по исполнению на «Миссис Дэллоуэй». «Cгусток» происходящего вмещается и здесь всего в один, и тоже июньский, день. И хотя день этот отнюдь не мирный – июнь 1939 года, до начала войны всего два месяца, – в романе царит полная безмятежность, в которой, впрочем, есть что-то нарочито легкомысленное, настораживающее. Домочадцы и гости в загородном доме Оливеров заняты сугубо мирными, обыденными заботами.

«Летним вечером… в гостиной обсуждали сточную трубу», – так, по обыкновению с места в карьер, начинается роман. Обсуждали сточную трубу, а не захват Гитлером Праги двухмесячной давности.

Внешний мир, как обычно у Вулф, «изгнан» из повествования, «отменен», «перечеркнут», если воспользоваться только что приведенной цитатой. Примет времени в романе не сыщешь, поместье Оливеров с его обитателями находится, как и дом Рэмзи в романе «На маяк», словно в вакууме. Действие книги приходится на конец тридцатых годов xx века, а могло бы с тем же успехом происходить в конце тридцатых годов века xix или даже xviii – разница разве что в туалетах, в пролетающем самолете или в проезжающем автомобиле. Актуальная история подменяется в романе книжной, литературной: престарелая миссис Суизин Оливер читает «Очерк истории» Уэллса, о происходящем за пределами поместья персонажи книги судят исключительно по печатному слову – если не по книгам, то по передовицам Times.

Вообще, литература, изящная словесность, современная и классическая, является параллельной реальностью романа; возможно, и это тоже подразумевала Вирджиния Вулф, написав в дневнике о «забавной пробе нового метода». Вот и героиня «Между актов» миссис Джайлз (Айза) Оливер, жена биржевого маклера, лечится – от жизни, от хлопот по дому, зубной боли, влюбленности – литературой: целыми днями декламирует свои и чужие стихи.

Живет литературой не она одна. Стихотворными и прозаическими цитатами на любой вкус уснащен текст «Между актов», как никакого другого романа Вулф. В том числе и текст пьесы, которую разыгрывает в книге любительская труппа под руководством «командирши», мисс Ле Троб, бывшей актрисы с вечной папиросой в зубах и крепким словцом на устах. И не пьесы, а пьес: представление, как это было принято в английской театральной практике xviii века, состоит из нескольких разделенных антрактами драматических отрывков; в одном акте это поэтическая драма, в другом – салонная комедия, в третьем – бытовая. Перед нами играется своеобразное попурри, где высмеивается литературная мода разных эпох, от шекспировской до викторианской. И где актеры-любители – на то они и любители, – выходя на сцену, получают гораздо больше удовольствия, чем зрители. По команде «командирши» «герцоги, прелаты, пастухи, паломники, слуги берутся за руки и пускаются в пляс…» Нехватку опыта и таланта труппа мисс Ла Троб с лихвой компенсирует энергией, неподдельным энтузиазмом.