Адмирал Ее Величества России - Павел Нахимов

Первое бомбардирование Севастополя 5—13 (17–25) октября 1854 г.

По отступлении нашей армии с реки Альмы, союзники могли немедленно атаковать Севастополь с Северной стороны либо, перейдя на Южную сторону, штурмовать слабые севастопольские укрепления. Правда, при таком способе действий они отказывались от облегчения атаки употреблением привезенной ими с собою осадной артиллерии, но зато не дали бы нам времени усилить защиту Севастополя инженерными работами и вооружить наскоро возведенные батареи орудиями больших калибров с флота, которые дали малочисленному севастопольскому гарнизону возможность бороться с артиллерией союзников.

По всей вероятности, принимая в соображение значительное превосходство в числе войск англо-французской армии, которые к тому же могли быть сосредоточены на любом пункте, малочисленность войск нашего гарнизона, разнородный состав их и необходимость растянуть наши силы по всему протяжению кое-как набросанной оборонительной линии, союзники могли, по переходе на Южную сторону, взять город открытою силою; но, желая предварительно ослабить оборону и избежать потерь, неминуемых при атаке укреплений, они отложили нападение до выгрузки осадных орудий и постройки батарей, и через то дали время защитникам Севастополя усилить оборону и продлить ее на 11 месяцев.

В течение ночи с 4 на 5 (с 16 на 17) октября неприятель частью прорезал, частью открыл заложенные земляными мешками амбразуры в устроенных им батареях. Союзные главнокомандующие условились, чтобы в 6 1/2 часов следующего утра, по сигналу трех бомб, пущенных с французской батареи № 3[119], все 126 орудий, стоявших на осадных батареях, открыли огонь; тогда же адмиралы должны были поставить на шпринги свои эскадры и действовать по нашим приморским укреплениям.

Но на рассвете 5 (17) октября, еще прежде, нежели подан был условленный сигнал, русские, заметя готовность к открытию огня неприятельских батарей, открыли по ним, как и в прежние дни, пальбу, на которую отвечали несколько французских орудий. Когда же французы около семи часов утра подали условленный сигнал тремя бомбами, обоюдная канонада раздалась по всей линии.

Несмотря на то что наши батареи Южной стороны были вооружены более нежели тремястами орудиями, мы могли направить против неприятельских батарей только 118 орудий (64 против французов и 54 против англичан); 160 орудий обстреливали другие пункты впереди лежащей местности; остальные 63 орудия служили для фланговой, тыльной и внутренней обороны.

Через несколько минут по открытии общей канонады густое облако дыма застлало всю окрестность Севастополя и солнце, взошедшее перед тем во всем блеске, приняло вид бледного месяца. Севастополь был как бы опоясан двумя огненными дугами, одной – собственных и другой – неприятельских выстрелов. При громе орудий едва слышная трескотня барабанов призывала войска обеих сторон на защиту батарей.

Сам Корнилов, со всем своим штабом, поскакал на 4-й бастион, которому, казалось, угрожала наибольшая опасность, и оттуда, вдоль оборонительной линии, поехал на 5-й бастион, где Нахимов, в обычном своем костюме, сюртуке с эполетами, уже раненный (к счастью, легко), наводил орудия, становясь в амбразурах, наравне с моряками-комендорами. С обеих сторон учащали стрельбу; у нас несколько раз отдавалось приказание «стрелять реже», чтобы предупредить разрыв орудий, но матросы, увлеченные боевой работой, не давали орудиям отдыха, поливая их водой.

Несмотря на ужасный огонь, женщины-матроски и дети их подносили воду раненым, томившимся жаждой; арестанты, испросив дозволение уносить раненых, исполняли с усердием эту обязанность, а потом поступили на батареи и отстаивали Севастополь наравне с солдатами и матросами.

Защитники Севастополя были весьма недостаточно прикрыты от действия неприятельских выстрелов. Бруствера наших батарей, насыпанные наскоро из сухой хрящеватой земли, не успев окрепнуть, осыпались, но наши солдаты, под градом падавших на них снарядов, немедленно исправляли разрушенное. В особенности же было обращено внимание на расчистку амбразур, чтобы в случае штурма иметь возможность во всякое время встретить неприятельские колонны картечью.

Несмотря, однако же, на деятельность и самоотверженность севастопольцев, спустя не более часа по открытии бомбардирования уже были сильно повреждены оборонительные казармы 5-го и 6-го бастионов и Малаховой башни; стоявшие за парапетом 5-го бастиона и на башне орудия были принуждены замолчать. Напротив того, береговая батарея № 10, против которой и бастиона № 6 французы в девять часов открыли огонь с 4-орудийной батареи на Херсонесском мысу, сбила три орудия.

В половине 10-го часа одна из наших бомб взорвала пороховой погреб французской батареи № 4[120] на Рудольфовой горе. По нашей оборонительной линии раздался громкий торжественный возглас «ура!». Расстройство неприятеля после взрыва на батарее позволило нам усилить огонь против прочих французских батарей. Вслед за первым взрывом, через полчаса, был взорван зарядный ящик на батарее № 1[121]. Канонада французов постепенно слабела и около половины 11-го все французские батареи окончательно смолкли, что способствовало нам немедленно приступить к исправлению пороховых погребов и амбразур правого крыла оборонительной линии.

На левом же нашем крыле, где мы действовали из 54 орудий против 73 орудий большего калибра, стоявших на английских батареях, неприятель одержал перевес: особенно же пострадал 3-й бастион, где командовал капитан 2-го ранга Константин Егорович Попандопуло. Его сын, мичман, командир одной из батарей на том же бастионе, был смертельно ранен.

Отец, отойдя только на несколько минут к сыну, чтобы поцеловать и благословить его, продолжал распоряжаться действиями своих людей, пока не был сам тяжело ранен в лицо осколком гранаты. На этом бастионе, в продолжение первого бомбардирования, шесть командиров, один после другого, были ранены либо убиты.

По осмотре укреплений Городской стороны, Корнилов уехал в десятом часу утра на свою квартиру в доме Волохова и распорядился насчет снабжения батарей боевыми припасами. «Боюсь, – сказал он капитан-лейтенанту Попову, – что никаких средств недостанет для такой канонады». Тогда же князь Меншиков, осмотрев укрепления Корабельной, переправился на Городскую сторону и, выслушав донесение Корнилова о действиях на 1-м и 2-м отделениях, возвратился на Северную сторону, а Корнилов, проводя главнокомандующего до Графской пристани, поехал на 8-й бастион, где происходило наиболее жаркое дело.

Между тем полковник Тотлебен, обозрев 1-е и 2-е отделения, отправился на левую сторону оборонительной линии, нашел 3-й бастион в полном разгаре боя и посетил Малахов курган, где матросы и саперы, возбужденные примером своего достойного начальника, контр-адмирала Истомина, соперничали между собою в усердии и самоотвержении. Объехав 3-е и 4-е отделения и распорядившись дневными работами и, по возможности, безопасным размещением войск, Тотлебен встретил на Пересыпи Корнилова и донес ему о действии артиллерии и ходе боя на Корабельной стороне.