У любви пушистый хвост, или В погоне за счастьем - Ольга Гусейнова

В храме Луны с амой Лизаветой и амой Дарьей даже всплакнули во время обряда, такой Эльса хрупкой и невинной выглядела в небесного цвета шелковом платье. Распущенные золотистые волосы блестящей волной лежали на плечах, на голове красовался венок из самых ярких цветов, какие только росли в саду. Любо-дорого смотреть на прекрасную невесту. Шай вон до сих пор оторваться не может, не ест, не пьет — держит свою ненаглядную за руку и облизывает взглядом.

И все же что-то было не так. Не было пьяного куража, когда пили за молодую, зато старались за новобрачного — словно в последний путь провожали. Дин с Далеем, прикатившим с хорошенькой, милой супругой Зоей, и отцом только посмеивались, а мы с Хвесей дивились все сильнее.

Вчера целый день парили-варили-жарили едва не всей улицей. Решили приготовить и кабанчика. Эльса попросила украсить ее свадьбу этим блюдом, но не шкурой, а полноценным, с мясом. И я расстаралась: полночи не спала, следила за ним, пока томился.

И вот народ ест-пьет, нахваливает аму Лизавету, но как только Эльса похвалилась, что кабанчика ее подруга Савери готовила, и подобное блюдо князь Валиан с приближенными и гостями больно хвалили, как восторги затихли, а гости с подозрением жевали мясо.

— Они думают, что мы им туда отравы положили? — не выдержала я и тихонько спросила у Дина.

— Нет, просто был у нас один случай, когда Эльса так же что-то нахваливала, а потом весь Еловый после праздника от нужника не отходил, — шепотом поделился со мной Мирон.

— Ей было десять лет, пора бы уже забыть, — отмахнулась бабушка проказливой невесты.

— А в двенадцать она усыпила пастухов, решив освободить отару овец, подготовленных на продажу. Выпустила на свободу. В итоге половину сожрали дикие волки, а вторая душникам досталась… — припомнил один из важных друзей ата Матео.

— Ну а в тринадцать влюбилась в Тимоху. Помните, как она невесту у него «отбила»? Переночевала в доме «соперницы», а потом всей округе растрепала ее сны… неприличные, с участием сразу двух полюбовников. И такая слава за несчастной пошла нехорошая…

— Тоже мне несчастная, — язвительно передразнила Эльса.

— А помните… — начал было Мирон.

— Забыли! — рыкнул глава клана, заставив вздрогнуть всех, кто слышал.

Нарядная молодежь задорно отплясывала, не вникая в разговоры старших. Глядя на них, Эльса потянула Шая в круг. И я удивилась, насколько он отличный танцор. Только мы с Хвесей, Дином и Мироном решили присоединиться к ним, прямо в центре танцующих разгорелся скандал.

Невеста, уперев руки в бока, стояла напротив какой-то девицы в ярко-желтом платье. Они о чем-то друг другу злобно шипели. А вот Шай явно не знал, как себя вести дальше, ведь вмешиваться в женские споры мужику не полагается. Скоро его ловко оттерли от спорщиц другие девушки, правда, тоже настроенные против Эльсы. Я, не раздумывая, уже зная горячую натуру подруги, поспешила к ней, дабы прекратить спор и утихомирить.

Жаль, не успела, новобрачная плюнула в лицо противнице, та ответила ей тем же — и понеслось…

— Я вижу, ты узрела наконец свое место в жизни, а оно занято? Хочешь освободить? — разорялась Эльса, двинув, если не ошибаюсь, Лидию.

— Зато тебе все дозволено, только руки коротки! — кричала та в ответ.

— А ты вся в делах и заботах. Сначала Ирека увела у Настены. Надоел — выбросила. Потом Дирема у Ильмы. А сейчас, смотрю, глаз на моего Шая положила. Облезешь и криво обрастешь!

— Да от тебя муж сбежит сам, без моей помощи, кошка ушастая, — не унималась обидчица.

— Тебе больше делать нечего, как поскандалить на празднике. Одиночество заело? Никто больше не любит?

— Проклятая! — крикнула подружка Лидии, пытаясь за волосы оттащить от нее Эльсу.

— Потаскушка, — огрызнулась Эльса, вывернувшись и двинув той помощнице в глаз.

— А ну прекратите! — грозно крикнула я.

— Ага, вот и отмороженная подружка этой спятившей. Небось тоже проклятая, — прошипела третья девица.

Ну тут уже не выдержала я и залепила врушке оплеуху:

— А мы, северяне, своих никогда не бросаем в беде, не то что вы, южная свора дур.

В ответ мне засветили кулаком в глаз. Шумело в голове и сверкало перед глазами после этого знатно. Но стерпеть я уже не могла. Скоро посреди площади шипела, визжала и вопила толпа злобных кошек, разорванные платья и клочья меха медленно оседали на землю. Растаскивали нас старшие гостьи во главе со взбешенной Лизаветой, которая отчитывала неблагодарных, не умеющих себя вести девиц, пока Дарья с грустной Хвесей обихаживали меня с новобрачной.

Дин с Матео говорили с мужчинами, а те виновато разводили руками, мол, что с глупых баб взять.

Поглядев в зеркало в доме родителей Дина, я чуть не расплакалась: под глазом расцветал знатнейший фингал, кровоподтек останется и утром. Вдобавок все лицо и шея расцарапаны. А когда рассмотрела Эльсу с двумя фингалами, то мы дружно икали от смеха.

— Ну точно, мы парочка неразлучная!

— Скорее невезучая! — буркнула я.

Пришел Шай, от злости глаза тараща, что голодный филин.

— Все, поехали домой, а то в Еловом все бабы дуры. Никакого понимания, что торжество идет, свадьба…

— Не все! — проворчала я, держа у глаза бутыль с холодной водой.

Явившийся следом за Шаем Дин, услышав мой ответ и разглядев нас с Эльсой, расхохотался.

— Заметно, — улыбнулся наконец Шай, покачав головой.

Пока я делала примочки и помогала Эльсе, молодожен чуть не поругался с ее родней. Матео отговаривал его ехать в горы на ночь глядя. Но тот упрямо гнул свое, де ночью для него, наоборот, не опасно. Душники охотятся днем, а обычное зверье к Шаю не полезет.

Но хитромудрый тигр Матео выделил молодоженам охрану и телегу для приданого, да так проволынил отъезд, что отправился отряд в Обжигающую лощину лишь к утру. Эльса с Шаем глаз не сомкнули, не говоря уже о брачной ночи, а меня, полусонную, Дин унес домой. К нам домой!

Кажется, я почему-то легла спать голой, иначе откуда такие острые ощущения гуляющей по телу чужой руки и… скользящего по нежной коже груди меха. Голова пошла кругом, а внутри все замерло в испуганном предвкушении: вот оно, долгожданное, с любимым мужчиной! О чем шептались подружки… И… Как сладко…

— Ди-и-ин, — простонала я, невольно подаваясь навстречу его руке. И удивилась своему голосу, необычно хриплому и томному.

— Да-а-а… моя кошка-крошка!

Надо же, какой большой, а как мурлыкать умеет!

Любимый склонился надо мной. Я посмотрела в его желтые, горящие, словно звезды, глаза. В них были и любовь, и нежность, и… желание… Мое сердечко билось, как не билось никогда, даже после оборота, когда я зверем носилась по лесу до изнеможения.