Озеро Длинного Солнца - Джин Родман Вулф

нам бесконечной продолжительностью наших обычных смертных жизней.

Журавль внимательно оглядел одну из машин:

— Ваше оборудование для поддержки жизни очень впечатляет. Хотел бы я иметь такое.

— Мои почки и печень отказали, и их функции выполняют устройства. К сердцу подключен стимулятор, который заодно способен выполнять все его функции, если будет необходимо. И, конечно, регулярные ингаляции кислорода.

Журавль цокнул языком и покачал головой.

— Меня не знобит, в первый раз, — тихо сказала Мамелта.

— Воздух здесь полностью перерабатывается каждые семьдесят секунд. Он фильтруется, облучается, в нем уничтожаются бактерии и вирусы и поддерживается относительная влажность тридцать пять процентов и постоянная температура, на четверть ниже нормальной температуры биотела.

— Никогда не думал, что пожалею вас, — сказал Шелк, посмотрев на лежащего советника. — Но сейчас я действительно чувствую жалость.

— Я редко осознаю, что лежу здесь. Вот я. — Лемур стукнул себя по груди; раздался звук звенящего молота, который Шелк уже слышал в темноте. — Сильный и проворный, с совершенным слухом и зрением. Не хватает только пищеварения. И временами, — Лемур выразительно сделал паузу, — терпения.

Журавль наклонился над лежащей фигурой и, прежде чем Лемур успел остановить его, большим пальцем оттянул серое веко.

— Этот человек мертв.

— Абсурд! — Лемур бросился к нему, но Шелк, действуя под влиянием импульса, которого не осознавал, мгновенно встал на его пути. И Лемур, возможно вспомнив, как в детстве от него требовали уважать одежду авгура, остановился перед ним.

— Взгляните. — Журавль потянулся большим и указательным пальцем в пустую глазницу и вытащил щепотку черного порошка, который походил на смесь земли и дегтя. Продемонстрировав ее Лемуру, он уронил порошок на белоснежную простыню, на которой появились жирные грязные пятна, и вытер пальцы о тонкую белую подушку, оставив черные зловонные полосы.

Лемур издал странный негромкий звук, который Шелк никогда не слышал (хотя, несмотря на молодость, слышал много горестных криков). Это было сопение, а в нем стон, как плач маленького вала, крутящегося все быстрее и быстрее, или звук наткнувшегося на гвоздь сверла, которое, приводимое в действие безумцем, крутится все усерднее и усерднее, быстрее и быстрее, пока, дымясь, не уничтожает само себя собственной безграничной неуправляемой энергией. Несколько часов спустя Шелк подумал об этом звуке и вспомнил заводную вселенную, которую Внешний показал ему в фэадень на площадке для игры в мяч; этот звук говорил о том, что вселенная умирает, или, скорее, часть ее умирает, или (как он решил, засыпая) она умирает для кого-то.

Лемур стал опускаться на пол, медленно и неуверенно, продолжая тянуть ноту, которая останется с Шелком до ночи; его руки беспорядочно двигались, как по собственной воле, не хватая, царапая или вообще что-то делая, но извиваясь; так двигались (возможно) в холодной воде озера руки мертвого летуна, даже тогда, когда зрители ожидали, что они закоченеют после смерти, и так длилось полдня. (Или день, или полтора дня, в зависимости от множества обстоятельств — всегда предмет оживленного обсуждения.) Опускаясь, Лемур не отрывал глаз от мумифицированного советника, лежавшего на снежно-белом ложе; и только тогда, когда одно колено уже стояло на вымощенном зеленой плиткой полу и Лемур не мог опускаться дальше, руки упали.

И серебряный азот, вынутый Шелком из выдвижного ящика платяного шкафа Гиацинт ночью того самого дня, когда Внешний открыл ему сущность вселенной, выпал из покрытого вышивкой рукава Лемура и заскользил по полу.

Журавль нырнул за ним, сильно ударившись об одну из медицинских машин, окружавших кровать мертвого советника, и опрокинул ее на бок; тем не менее, несмотря на возраст, он быстро и ловко схватил азот.

Ужасный клинок вырвался наружу, и Лемур исчез в огненном шаре. Шелк и Мамелта отшатнулись, закрыв лица руками.

Когда Шелк снова мог видеть, Журавль уже промчался мимо них и вылетел из двери.

Мамелта закричала.

Шелк схватил ее за руку и потащил за собой, сознавая, что должен заставить ее замолчать, но сознавая и то, что это, скорее всего, невозможно и нельзя терять ни секунды.

Солдаты у двери стреляли, когда Шелк открыл ее. И, прежде чем он отступил назад, они помчались по широкому коридору втрое быстрее, чем мог бежать быстроногий мальчишка вроде Рога, и вдесятеро быстрее, чем мог двигаться Шелк с раненой щиколоткой и кричащей Мамелтой на буксире; двое из них еще не покрыли и половины расстояния, когда на сходном трапе полыхнула вспышка и прогремел двойной взрыв; ужасно болезненно, хотя и не так громко для ушей, все еще контуженных и звеневших после взрыва Лемура.

— Мы должны уйти отсюда раньше, чем он закроет люк, — крикнул Шелк Мамелте, и, когда она все равно не побежала, он (чему впоследствии очень изумился) храбро схватил ее, закинул на плечо — как скатанный матрас или мешок муки — и побежал сам, спотыкаясь и оступаясь; однажды он ударился о переборку и едва не скатился с трапа.

— Погоди! Погоди! — закричал кто-то, и, только добравшись до люка, Шелк сообразил, что кричал он сам.

Люк был задраен, и Шелк, спустив Мамелту на пол, яростно закрутил маховики. Когда он справился с этим, вырвавшийся снизу порыв ревущего ветра сам откинул крышку.

— Доктор!

— Помоги мне! — крикнул Журавль. — И мы сможем сбежать в лодке.

Полдюжины выстрелов из карабинов прогремели в коридоре, когда Шелк и Мамелта, спотыкаясь, выбрались на короткий трап в трюм корабля; Шелк едва успел закрепить запоры, как пуля ударила в люк, словно молот по наковальне.

Когда он добрался до Журавля, маленький врач уже пытался поднять длинный люк, закрывавший проем для спасательной лодки. Они втроем откинули его, и холодная вода хлынула в корабль, помогая поднять люк точно так же, как давление воздуха открыло меньший люк наверху. В следующее мгновение Шелк сообразил, что барахтается в поднимающейся воде. Отплевываясь, он вытер лицо и вдохнул воздух.

Поток ослаб и оставался неизменным пару секунд, которые показались по меньшей мере минутой; он услышал пронзительное шипение воздушного вентиля, и кто-то (Журавль или Мамелта, он не мог понять) бился и плескался рядом.

Течение поменяло направление. Сначала медленно, потом быстрее и быстрее, поток, который почти наполнил отсек, стал возвращаться обратно в озеро, увлекая его за собой. Беспомощный, как марионетка в водовороте, он крутился в ошеломляющем витке синего света, потом замедлился (его легкие уже готовы были взорваться) и заметил еще одну фигуру, подвешенную в воде, как и он сам, с раскинутыми руками и плывущими волосами.

И потом, смутно, он увидел чудовищное пестрое лицо — черное, красное и золотое, — намного большее, чем стена его дома, и разинутая пасть сомкнулась вокруг фигуры, которую