Призрачный свет - Мэрион Зиммер Брэдли

"Можно взять ее с собой". Труф понимала, что Лайт не подготовлена к подобной поездке.

"Но она может и не поехать, остаться у меня. Пусть сама решает", — подумала Труф, внезапно почувствовав безразличие к Лайт.

Возникшее желание помечтать о будущем исчезло, и Труф увидела, что направляется к лабиринту. В раздумье она остановилась у входа. Первым желанием было войти в него. Если лабиринт не переделывали и он остался таким же, что и на карте, Труф легко выберется из него.

И даже если переделывали, в таком маленьком лабиринте очень трудно заблудиться. Но как только Труф ступила внутрь и высокие кусты скрыли от нее свет фонарей, Труф сразу почувствовала, что совершила ошибку, затеяв эту дурацкую прогулку. Лабиринт был уже не тот, каким она видела его на карте. Он неузнаваемо изменился.

Если бы Труф находилась в Калифорнии или в Нью-Йорке, она бы посчитала, что произошло землетрясение. Только оно дает это непередаваемое чувство потерянности в пространстве. Оно накатывает на человека и ввергает его в панику. Человек начинает метаться в лихорадочных поисках выхода из руин, его охватывает ужас. Если это ощущение не остановить, то можно сойти с ума. Труф показалось, что, войдя в лабиринт, она переступила через невидимую черту, которой раньше здесь не было.

Вдруг она почувствовала запах дыма, услышала треск и увидела клубы пламени. Она обернулась.

Кусты, которые только что стеной окружали ее, исчезли, перед Труф открылась широкая чистая поляна и объятый пламенем дом. Труф рванулась вперед, но что-то удержало ее на месте. Сознание неестественности происходящего? Такое пламя не могло возникнуть в течение каких-то пяти минут! Нет, Труф остановило другое — она поняла, что горит дом, которого она никогда не видела и которого не было здесь уже много лет.

В огне полыхало длинное белое приземистое здание с конусообразной крышей и длинными узкими окнами под самой крышей. Раздавались хлопки, трещали и валились бревна. Сквозь раскрытые окна Труф видела сверкающее золотом пламя. Теперь она вспомнила, когда случился этот пожар — в 1872 году, сто двадцать три года назад.

У Труф внезапно проснулась способность к ясновидению. Она широко раскрытыми глазами смотрела на огонь и видела сквозь него. Будто кадры старинной кинохроники, перед ней разворачивалась картина давно ушедшей трагедии. Труф увидела оштукатуренные белые спальни, залитые огнем. Но ярче огня была кровь — на стенах, на полу, стекающая с кроватей. Казалось, пламя обходило ее стороной, боялось коснуться ее.

Посреди одной из спален стоял мужчина. Его мокрое лицо блестело в пламени разыгравшегося пожара, рубашка намокла от пота и пропиталась кровью. Сжимая в руке топор, мужчина рыдал. Труф видела его слезы и слышала громкие всхлипывания. Мужчина поднимал и опускал топор, хотя его жертвы уже давно не подавали признаков жизни.

Илия Чеддоу, тот самый, что зарубил всю свою семью, а после исчез. Предполагали, что он, возможно, сгорел в пожаре, который сам же и разжег. И никто не знал мотивов его поступка. Труф начинала догадываться, что она знает их.

Часть крыши дома упала, и пламя, разбрасывая искры, вырвалось наружу. Вверх устремился огненный столб. Где-то вдалеке били в колокол, в страхе просыпались жители городка Убей Тень и, изумленные, смотрели на слабо виднеющийся в тумане огонь.

Несмотря на весь ужас, увиденная Труф сцена не напугала ее, она не чувствовала никакого волнения. Будто весь тот кошмар, свидетелем которого стала Труф, — это всего лишь прелюдия к другому, более страшному событию, что-то вроде эпиграфа.

— "Я знаю берег, где растет дикое время", — услышала Труф знакомый голос за спиной.

"Нет, нет, не оглядывайся", — послышалось предупреждение.

Труф отвела глаза от пожара и посмотрела вбок, вслушиваясь в слова Торна. Видение горящего дома исчезло, она снова ощутила легкое дуновение прохладного ветерка, и вокруг опять появились высокие кусты.

— Здравствуй, — произнесла Труф. — Здравствуй, отец.

Глядя на ужасную картину пожара, Труф не ощущала страха, но сейчас он вдруг напал на нее. Однако она испугалась не Торна — Труф боялась потерять свое здравомыслие. Только сейчас она поняла справедливость слов Майкла о том, как беспомощен человек, оставшийся один на один с неведомым. Как он был прав, уговаривая ее уехать, пока она еще не потеряла убежденность в правильности своего видения мира.

— Я бы очень хотел, чтобы ты прошла к своей машине, села в нее и уехала. Немедленно, — услышала она голос Торна. — За вещами ты можешь прислать кого-нибудь потом. Да и если ты не возьмешь их, что с того? Ты и без них выглядишь как картинка. — В голосе Блэкберна неожиданно зазвучала горечь.

— Почему я должна уехать? — заставила себя спросить Труф. — "Сейчас, когда я наконец-то начинаю узнавать себя, понимать, кто я есть?" Труф смотрела на стену окружающих ее деревьев. Впереди она увидела неясный свет, это был вход в лабиринт. Значит, она ушла не так далеко. Картина пожарища бесследно исчезла.

Но что она видела? Прошлое или будущее?

— Потому что тебе следует всегда быть уверенной во всем, включая и свой разум, — ответил Торн. — Ты не похожа на других, ты — моя дочь. Ты даже не понимаешь, что это такое, быть моей дочерью.

"Разве? Прекрасно понимаю, это зов крови".

Труф резко обернулась — за ее спиной никого не было. Она удивленно осмотрелась. Если бы кто-нибудь стоял за ней, она бы увидела его. Труф потрогала листья деревьев.

— Нет никакой необходимости остерегаться, я уже чокнулась, — произнесла она вслух. — Я много читала о галлюцинациях, но все, что со мной происходит, — это совсем не то. Нормальные люди не видят того, чего нет, и не разговаривают с несуществующими людьми. Ну хорошо, я уеду, а как тогда быть с Лайт? — спросила она, но ответа не последовало. — Торн! — позвала Труф требовательным тоном. Ей уже не казалось идиотизмом упрекать призрак в отсутствии отцовской заботы. — Торн! — повторила она. — А как ты мне посоветуешь поступить с Лайт? Что произойдет с ней после того, как я уеду? Ведь она тоже твоя дочь, часть нашей крови. Что будет с ней?

"Я здесь, в тени кустов". — Труф не услышала, она почувствовала ответ.

— Торн! Отец! Пожалуйста, ответь мне.

— Свет и истина проложат нам путь, — ответил Торн Блэкберн.

Труф никак не могла определить, откуда идет голос, хотя слышала его настолько ясно, что даже уловила легкие нотки самодовольства.

— И это будет путь Пилигрима. Ты все время говоришь о том, что к тебе взывает кровь, дочь моя. Но бойся, если она будет выбирать, а не ты. Берегись. — Голос стал затихать, конец своего монолога Торн произнес эффектным театральным шепотом.

— О Господи, Иисусе Христе! Сколько можно! — простонала Труф.

Ее начала бить нервная дрожь. Еще одно столь же многозначительное, сколь и мелодраматическое предупреждение. Труф так долго думала об этой встрече, хотела так много сказать Торну Блэкберну и вдруг замолчала, все они показались мелкими, недостойными разговора с отцом, не важно, живым или мертвым.