Медвежатник - Евгений Сухов

Банкиры, расположившись полукругом, сидели в мягких глубоких креслах и с чувством наблюдали за потугами Некрасова. Банкир, сняв с себя пиджак, старательно вращал колесо. В эту минуту он напоминал отважного капитана, готового вывести в шторм утлое суденышко. Однако никто из присутствующих даже не улыбнулся, и каждое движение Некрасова воспринималось ими почти как священнодействие. На лбу банкира выступили крупные капли пота — верный признак того, что работу он выполнял серьезную и крайне важную. А если судить по его окаменевшему лицу, то можно было сделать смелое предположение, что банкиры присутствуют на самой значительной сделке в его жизни.

Наконец Некрасов сдался:

— Все. Не могу. Видно, с моими швейцарскими часами придется распрощаться навсегда.

Точилин взял со стола золотые часы и, повернувшись к улыбающимся банкирам, произнес:

— Господа, наверное, мы с вами сойдемся во мнениях, что я их заработал честно.

— Разумеется, — за всех присутствующих произнес Лесснер, по праву хозяина кабинета. — Еще в дополнение к этому подарку прошу принять песочные часы. — Он подошел к дубовому шкафу, достал из него стеклянную колбу, запаянную с двух сторон, и произнес с ноткой грусти в голосе: — Это тоже реликвия: когда-то эти часы принадлежали самой Анне Иоанновне. Поговаривают, что с этими песочными часами она спускалась в пыточную избу и давала татям пять минут на раздумье, чтобы они покаялись в совершенных злодеяниях. Именно столько времени требуется, чтобы на дно упала последняя песчинка. Что я хочу сказать этим подарком? Наше время также ограничено: если вы его не остановите в ближайшее время, так кто-нибудь из нас уже завтра сделается банкротом.

— Спасибо, господа, я принимаю и этот подарок. А теперь взгляните, как быстро открывается сейф, когда знаешь набор цифр и умеешь обращаться с круговым замком. — Точилин повернул колесо сначала в одну сторону, слегка нажав, заставил его немного сместиться, после чего повернул в другую. Затем взялся за колесо поменьше и принялся вращать его так же сноровисто. Торжествующе посмотрел на примолкших банкиров и уверенно потянул за ручку. Сейф мягко распахнулся.

— Браво! — похлопал слегка в ладони Лесснер. — Браво. Вы, право, как факир на арене цирка. Нам остается только восторгаться таким мастерством.

— Хочу вам сказать, что господин Некрасов не открыл бы его даже в том случае, если бы надумал выбросить его с высоты Сухаревской башни. Сейф сделан из железа очень сильного сплава. Самое большее, на что он способен, так это слегка деформироваться. Но, сами понимаете, что денежки от удара не исчезают.

— Браво! Браво! — Хлопки Лесснера были услышаны, и комната наполнилась стройным негромким торжеством.

Банкетный зал в «Метрополе» был полон. Кроме банкиров и их спутниц на торжество было приглашено несколько князей, присутствовали вельможи из столицы. За отдельным столом сидели репортеры и с чувством уплетали бефстроганов и салаты. Ожидалось, что завтрашние газеты выйдут с фотографиями прошедшего торжества, о котором будет сказано немало лестных слов. На несколько дней разговоры о банкетном застолье затмят события последней недели, а именно неудавшееся покушение на генерал-губернатора и убийство одной из самых дорогих московских проституток в шикарном номере «Эрмитажа», а также дело об ограблении, в котором был замешан отпрыск некоей титулованной фамилии России.

Негромко стучали вилки, иногда раздавался робкий женский смех, вполголоса переговаривались мужчины.

Со стула, стоявшего во главе стола, поднялся Лесснер и мгновенно приковал к себе внимание всех присутствующих.

— Господа! — произнес он звонким голосом, который мог принадлежать скорее двадцатипятилетнему мужчине, чем семидесятилетнему старцу. — Сегодня мы собрались не случайно. Для этого у нас имеется повод, и, я бы сказал, очень серьезный повод. Посмотрите на этого человека, — он указал на Точилина, раскрасневшегося от добрых слов и огромного количества выпитой наливки. — Его следует называть не иначе как инженерный гений. С сегодняшнего дня с его именем следует связывать отмирание такой воровской профессии, как медвежатник. Господин Точилин изобрел сейф, о который разбивается всякая преступная мысль. — В правой руке Лесснер держал бокал с шампанским. Ладонь слегка дрогнула, и на белоснежные манжеты плеснула пузырящаяся жидкость. — И так разбивается, извините меня за каламбур, что от нее не остается и следа. — Рядом с Лесснером сидела молодая дама лет двадцати пяти. Строгое вечернее платье выгодно подчеркивало ее гибкую талию и великолепную грудь. Ее можно было бы принять за внучку банкира, если бы не одна маленькая деталь — старик смотрел на свою спутницу с нескрываемым вожделением. Так смотреть может только страстный любовник, который знает, что после светского раута он отведет свою даму в соседнюю комнату, где уже расправлена кровать, а простыни надушены ароматными возбуждающими духами. Кроме жены, Лесснеру полагалась еще и любовница, и старый ловелас не желал отставать от своих более молодых коллег, и на каждое неофициальное собрание брал с собой балерину Большого театра, которая очень удачно играла роль постоянной фаворитки.

Злые языки судачили о том, что Лесснера хватало лишь на то, чтобы подержаться во время банкетов за ручку актрисы. Но те, кто был наслышан о его бурной молодости, верили, что каждый вечер он смело попирает представления о возможностях стареющего организма.

Любовница Лесснера, кроме невероятной красоты, была еще и очень обаятельна. И общество банкиров и их жен, оценив добродетели юной особы по достоинству, охотно расступилось, отдав ей надлежащее место.

— Он один из тех, кто, как говорят, имеет божественную отметину, — с пафосом продолжал банкир. — Так давайте же поднимем бокалы за нашего уважаемого гостя и друга. — Он протянул Точилину бокал с шампанским.

Зал тотчас наполнился стеклянным перезвоном, к которому примешалась щедрая здравица.

— Георг, — очаровательная спутница Лесснера слегка потянула его за рукав. — Я уже успела устать от этой трескотни. А не уйти ли нам отсюда совсем?

— Дорогая, но здесь находятся мои друзья, я должен присутствовать непременно. Что обо мне подумают, если я покину их в разгар торжества?

Лесснер не мог оторвать взгляда от обнаженных рук актрисы, унизанных бриллиантовыми браслетами. Камни были совершенно прозрачные, величиной с небольшую горошину. Выбирая украшение в ювелирном магазине, Лесснер объявил, что хочет сделать подарок любимой даме, и если на одном из бриллиантов обнаружится хотя бы трещинка в сотую долю волоска, то подобное обстоятельство он будет воспринимать как личное оскорбление.

— Я тебя не узнаю, милый, неужели ты можешь зависеть от чужого мнения? Я всегда считала, что у тебя есть только два идола — деньги и я.

Лесснер великодушно расхохотался:

— Ты ошибаешься, дорогая. Я не язычник, и поэтому у меня нет идолов. Я — барон и принадлежу к древнейшему немецкому роду, а они, как известно, все христиане.