Наталья Кирилловна. Царица-мачеха - Таисия Наполова

— Проходи, Софьюшка, заждалась я тебя. Чаю, придумала уже, как унять злодеев.

Софья устремила на царицу проницательный взгляд.

— Вижу твои помыслы. Но, сколько бы ты ни старалась и сколь бы я ни содействовала тебе, Ивана Кирилловичи нам не спасти...

Наталья переменилась в лице. Она, казалось, собиралась с духом, возможно, пожалела, что позвала Софью, силилась не смотреть на неё. Потом обратила взгляд к старому князю Одоевскому, словно искала у него поддержки или утешения.

Князь почувствовал это и с минуту растерянно молчал. Он пришёл поддержать царевну Софью. На его век пришлось «бунташное время» царя Алексея. Он пережил кровавые события Медного бунта и знал, что ради спасения людей приходится идти на жертвы. Сетуй не сетуй, а от судьбы защиты нет.

— Благоверная государыня, — начал он, — ныне все наши молитвы о спасении Кирилла Полуехтовича да боярина Ивана Кирилловича. Благодарение царевне Софье — отмолила она у стрельцов твоего батюшку.

Лицо Натальи ожило. В нём появилась надежда.

— Злодеи заменили ему казнь пострижением, — продолжал Одоевский. — Но о боярине Иване они и слышать не хотят. И теперь рассуди сама: как помочь тому, чему нет помочи?

Наталья хотела перебить его. Весь вид её говорил: «Ужели и ты, князь, заодно с царевной Софьей?»

Князь уловил этот протест в душе царицы, но продолжал:

— Или неведомо тебе, государыня, что страдники угрожают и молодому царю Петру, и тебе, благоверная царица? Да разве спасётся кто, ежели злодеи учинят погром в Кремле? Сколько тут ни думай, а силу нам не переломить...

— Брата Ивана я не выдам! — в очередной раз резко сказала Наталья. И вдруг, обратившись к Софье, выкрикнула: — Это всё ты! От тебя всё идёт! Я давно поняла, что твоего завода это дело. Тебе бы извести нас...

— Умиротворись, царица! Ныне святая заступница к тебе пришла.

Услышав эти слова князя Якова Никитича Одоевского, Наталья посмотрел на приближающуюся к ней Софью, поднялась с кресла и направилась к иконе Богоматери Одигитрии, которую ей протягивала царевна. Она неотрывно смотрела на лик Пречистой, которой часто молилась в церкви Спаса Нерукотворного. Дрожащими руками взяла она икону из рук царевны и тихо произнесла:

— Да спасёт она тебя, Иванушка, от злодеев! Помолись святой заступник и никого не бойся!

В эту минуту створки притвора возле окна неслышно раздвинулись, и перед изумлённым князем Одоевским и свитой царицы появился бледный, едва живой, не похожий на себя Иван Нарышкин. Глаза его бегали, будто он кого-то искал. Он сделал два шага и остановился. Колени его дрожали от страха. Он как будто хотел что-то сказать и не мог. Пригладил исхудалой рукой курчавые чёрные волосы, достигавшие плеч.

Заливаясь слезами, Наталья направилась к брату, протягивая ему икону, но он, казалось, не видел её. Упал на колени перед царицей и проговорил, словно захлёбываясь словами:

— Не выдавай меня, государыня-сестрица! Спаси меня!

Потом Иван поднялся и диким взглядом посмотрел на сестру-царицу. Она как будто успокоилась, медленно с иконой в руках направилась из кремлёвской палаты в церковь. Царевна Софья тихо коснулась плеча Ивана, и он вместе с нею и дворцовыми боярынями последовал за Натальей.

Короткий путь показался ему долгим и мучительным. Но он всё ещё надеялся. Когда вошли в церковь, истово крестился, положил три земных поклона. Слов но во сне услышал слова сестры:

— Исповедуйся, Иванушка, и приобщись Святых Тайн. Да помилует тебя Господь! Да снизойдёт к нашей молитве его Пречистая Богоматерь!

Слова царицы заглушались злыми выкриками стрельцов, которые толпились за Золотой решёткой. Кто-то, указывая на них, тихо произнёс:

— Царица Небесная простит, да они не простят! Упиваются злобой, аки бесы.

Наталья дала знак своему духовнику. Он приблизился к обречённому на казнь, повёл в алтарь и там исповедал его, причастил и помазал миром.

Когда вышли из алтаря, Иван протянул руки к царице. Она кинулась к нему, обняла, потом отстранила от себя и перекрестила, проговорив:

— Боже милосердный, будь милостив к нему!

Она явно тянула время, не отпуская от себя брата.

Между тем крики стрельцов становились неистовее.

Среди них заметно было какое-то движение. Кто-то из них сказал, что царица хочет укрыть брата в алтаре. И стрельцы собирались ворваться в алтарь.

Князь Одоевский подошёл к царице:

— Государыня, не медли! Пора уходить. Кабы не было худшей беды...

Наталья посмотрела на него, потом передала брату икону.

— Вот тебе великая заступница! Ужели злодеи посмеют вырвать из твоих рук святую икону!

Иван Нарышкин прижал к груди икону Богоматери и вместе с сестрой стал спускаться с лестницы. Он старался держаться твёрдо, но на последней ступеньке споткнулся и едва не упал.

Злобно следившие за ним стрельцы сразу же бросились на него, едва распахнулись двери Золотой решётки. Теперь, когда добыча попала в их руки, они успокоились и поволокли её в Константиновский застенок, известный жестокими пытками.

На пытке Ивану Нарышкину задавали одни и те же вопросы: «Зачем домогался царства? Кто дозволил тебе облечься в царский наряд? Не сестра ли, государыня Наталья Кирилловна?»

Иван молчал. Да он и сам плохо отдавал себе отчёт в случившемся. Зачем надел на себя царский наряд? Но разве корона не принадлежит Нарышкиным? Брат Афанасий також примерял на себя корону. Царица Наталья дозволила? Так это ей в утешение, да и подразнить Милославских хотела. Пусть они не думают, что ежели царевич Иван старше Петруши, то и прав у него на державу тоже больше, чем у Нарышкиных. Стрельцы вменили ему в вину, что кинулся на Ивана-царевича и схватил его за грудки. А зачем карлу Хомяка слушает да подглядывает за Нарышкиными?

В одном раскаивался Иван: почто до сей поры не извёл Ивана Милославского. Да поздно о том сожалеть. Иван Милославский встанет ныне на пути у Петруши.

Цепкая жизненная мощь помогла Ивану Нарышкину выдержать тяжёлые пытки. Спасся он, видимо, и тем, что от жестоких пыток терял сознание, а порой притворялся бесчувственным, чтобы набраться сил.

Но он ещё не знал, какое испытание ожидало его. Когда его истерзанное тело после пыток бросили на площади, к нему подошёл стрелец, который затаил злобу против него: днями ранее он, Иван, приказал бить этого стрельца плетьми за то, что по воле случая очутился неподалёку от боярского поезда Ивана Нарышкина и тем учинил ему помешку.

Увидев подходившего к нему наказанного им стрельца, Иван понял: это конец. С этой мыслью он и умер, изрубленный бердышом.

Тела убитых не сразу разрешили убрать с площади. Они некоторое время лежали для всеобщего обозрения и в назидание врагам отечества. И никто не осмеливался нарушить стрелецкий указ.