Люди и время - Геннадий Михайлович Черкасов

Снег, дождь. В подъём ЗИСы еле тянули. Вдруг, рано утром, только занялся рассвет, увидели ровные ряды машин. Это были «Студера». Спустились — никого. Охраны нет. Стоит большая будка — вагон. Из трубы идёт дым. С нами был молодой лейтенант переводчик. Только мы с ним поднялись по ступенькам как дверь распахнулась и из неё вышел улыбающийся сержант, и на очень ломаном русском поздоровался с нами. Мы пожали руки, и, махнув рукой, пригласил всех остальных.

Всего нас было двенадцать человек — мы с лейтенантом и шофёры. Вошли, осмотрелись. Первое что я увидел — это рация на которой работал рядовой. Сержант взял у него радиограмму и отдал переводчику. Там было сообщение о нашем приезде. Сержант спросил о том, почему так задержались. Ответили: «Потому что дорога была трудная». В то время через Иран шли поставки военной техники, оборудования и даже самолётов в разобранном виде. Шло это через так называемый «персидский коридор». Сержант всех пригласил сесть за стол — стол был очень большой. Я достал документы на получение десяти «Студеров», но сержант бросил их на стол, даже не посмотрев на них. Что-то сказал радисту и тот стал быстро выставлять на стол выпивку и закуску. Это были сосиски, ветчина, приправы. Стол был заставлен едой полностью, а мы с собой привезли спирт. Однако сержант отказался, сказав, что это вам в дороге назад пригодиться. Тут всё и началось! Пили за Сталина, Рузвельта, Советский Союз, Америку, за второй фронт. Поддали прилично. С утра «поправились», но приняв только по сто грамм. Днём надо было уже выезжать. Мы спросили; «Какие машины нам забирать?» Сержант говорит: «Да любые. Ключи в машине, все заправлены «под завязку», и ещё по четыре полных канистры на машину». Я спросил: «Какие получше будут?» Но он так и не понял вопроса. Каждому водителю полагался комплект: комбинезон на цигейке и кожаное пальто, но полковник, который посылал меня в командировку, сказал, чтобы эти вещи не трогали. Они не для шофёров. Сержант и я с переводчиком выпили «на посошок» и мы поехали. «Студер» он и есть «Студер» попёр по горам как по равнине. Доехали без приключений. На «Студера» поставили «Катюши». Ещё раз мне пришлось встретиться с американцами на Эльбе. Нормальные ребята, но об этом умолчу — холодная война сейчас между нами. Устал, пойду прилягу. В следующий раз расскажу про штурм Сапун-горы».

И рассказал, когда по своей инициативе я не в очередной раз дежурил.

«После того, как поставили установки реактивной артиллерии на «Студера» — это сразу намного сократило время передвижения боевых машин. ЗИСы «Студерам» не конкуренты. Весной 1944 года наша часть оказалась под Севастополем. Готовился штурм и освобождение города. Серьёзной преградой для города была Сапун-гора — горная гряда высотой примерно метров двести пятьдесят. Фашисты её очень сильно укрепили. Буквально нафаршировали дотами, дзотами, зенитками и миномётами. В конце апреля выдвинулись на боевые позиции.

Седьмого мая утром началось наступление. Сначала начала работать дальняя артиллерия. Мы «молчали». Меня вызвал полковник и послал с донесением командованию. Я прибыл на командный пункт.

В это время активно начала работать наша авиация. Я увидел, как несколько наших самолётов разнесло в щепки. Это я не забуду до смерти. На командном пункте шум, отборный мат и вдруг гробовая тишина — идёт следующий эшелон самолётов. Их встречает огненный град фашистских зениток. Самолёты разворачиваются и пытаются зайти на следующий круг. Командующий не кричит, а буквально орёт, называя номер ведущего лётчика: «Заходи на второй круг!» Опять тишина и вдруг громко и отчетливо слышен ответ: «Да пошёл ты на х..! Не дам людей и самолёты гробить!»

Через пару минут мне дали пакет, как я понял он был готов заранее, и я отбыл к себе в расположение. Через тридцать минут ударили одновременно артиллерия, «Катюши», пошли танки и под прикрытием истребителей пошла бомбардировочная авиация. К вечеру Сапун-гору взяли. Разворотили гряду капитально».

Вздохнув Николай Петрович сказал: «Война — это грустно. Хотя меня наградили и дали звание капитана».

Алик

Проходят, а скорее летят, годы. Ухожу во времена, где прошли мои детство и юность. Вспоминаю близких мне людей — моего соседа Алика и его родителей. Их семья жила в соседнем бараке. Соседа мы звали Аликом, и он откликался на это имя, на самом деле его звали Олегом. Отец и мать его работали врачами. Олег был намного старше меня, но это не мешало нашему общению. Алик был спортивным парнем. Здорово играл в футбол и хоккей, бегал на лыжах. На все у него хватало времени, даже на уроки, хотя никто не понимал, когда он делал уроки. А учился Алик очень прилично, по математике и физике был одним из первых. Шёл 1953 год. Я тогда учился в третьем классе. Стал чаще видеть Алика у своего барака в компании с Крестом.

Через некоторое время я узнал, что Алик сел в тюрьму по воровской статье. Срок отбывал в колонии для несовершеннолетних. Однако вернёмся в 1952 год. В этот год в Советском Союзе началось «знаменитое» «дело врачей». Руководство страны в то время опасалось интеллигенции, которая, как они считали, представляла опасность для советского строя, потому что многие из них «смотрят на запад и преклоняются перед их ценностями». Да и с созданным государством Израиль отношения не сложились, хотя и Сталин, а в большей степени Лаврентий Берия способствовали созданию государства Израиль в 1949 году. Среди врачей было много евреев. И закрутилось. Народ как всегда поддержал: «Карать врачей — вредителей и убийц!» В просторечье: «Бей жидов — спасай Россию». Под эту кампанию попали и русские врачи. У Алика и отца и мать посадили, хотя мать была русской. Через некоторое время посадили и брата матери. Он был довольно известным профессором. Тут вспоминаются слова из песни Высоцкого:

«Мишку Шихмана не трожь — с Мишкой прочь сомнения.

У него евреи сплошь в каждом поколении.

Дед параличом разбит — бывший врач — вредитель,

а у меня антисемит на антисемите».

Мать Алика умерла на зоне. Отец выжил, в последствии был реабилитирован и работал после освобождения в больнице имени Семашко, которая находилась в районе Ростокино, где я и родился. Рядом была с железнодорожная станция Яуза.