Кости Авалона - Фил Рикман

— Вы знаете почему? — спросил я.

— У нее мало денег.

— Ради Бога, доктор, она же вылечила моего друга! Я не прошу денег…

— Понимаю. — Длинными, тонкими пальцами Борроу смотал около ярда перевязочной ленты. — Надеюсь, вы не думаете, что это непризнание ваших способностей. Лично я в них нисколько не сомневаюсь.

Доктор поставил моток ленты на полку, затем повернулся ко мне и вздохнул — первый вздох простой человеческой слабости.

— Меня она тоже не хочет видеть. Никого не желает видеть.

Он посмотрел на меня стеклянными глазами. Передо мной стоял человек, который изо дня в день имел дело со смертью и болью, привыкший не принимать близко к сердцу реакцию людей на мрачный диагноз.

— Бессмысленно, доктор Борроу. Так же бессмысленно, как отказ ее матери сражаться за свою жизнь.

— А… Джо Монгер рассказал вам.

Я кивнул. Доктор указал мне на стул для больных. Я присел, и доктор расположился на своем месте с другой стороны хирургического стола из скобленой сосновой доски.

— Он думает, что она пыталась спасти вашу репутацию, — добавил я. — Не хотела втягивать вас.

— Кейт всегда была невысокого мнения о своих способностях и превозносила мои. Я собирался давать показания в ее пользу и оспорить их поспешные суждения. Но случай так и не представился.

— Можно спросить, каким образом?

— Подвергнув сомнению примитивную чушь о так называемом колдовстве. — Борроу говорил спокойно, без малейшего признака ненависти. — Не знаю, как к этому относитесь вы, но разум подсказывает мне, что вся эта чепуха отойдет в историю к исходу нашего века.

— Что именно?

— Вопрос веры — другое дело, и, возможно, понадобится больше времени, чтобы она отмерла. Но поверьте, и ей уже роют могилу. Римскому папе дали под зад, и церковь в Англии ныне управляется светским лицом — к тому же женщиной. Женщиной! Мог ли кто-нибудь, даже лет тридцать назад, поверить, что такое случится? Вы бы поверили?

— Думаю, нет.

— Все это рушится, доктор Джон. Человечество возвращается к своему разуму.

— Вы не верите в Бога.

— Разве я единственный человек на земле, кто заметил, что величайшие достижения человечества рождаются волей отдельных личностей? Разве не видно, что даже изгнание папизма из этой страны, бывшей некогда главным бастионом церкви, есть следствие не поднятия духа, а… мужского органа?

Он улыбнулся глупости своих слов. Разумеется, и я слышал подобные толки в кулуарах Кембриджа и Лёвена, но обычно такие суждения выносились молодыми и легковозбудимыми людьми.

— То есть, если я вас правильно понимаю, — ответил я, — вы собирались выступить перед судом и объяснить им, что, возможно, никакого колдовства не существует в природе, потому что не существует ни Бога, ни Сатаны и так далее?..

— Я предпочитаю тихую жизнь, но… — Он пожал плечами. — Я сделал бы это.

— Ваша жена знала о ваших взглядах?

— Мои убеждения были известны ей.

— Но вы ходите в церковь…

— Меня обязывает закон.

— Как же вы… в этом городе…

— Как мне удается жить и работать в таком городе, как Гластонбери? Легко. Я родился тут. Сообщество людей, среди которых немногие разделяют одно убеждение, лишь подчеркивает глупость оного.

— Но ваша жена…

— Боюсь, была превосходным образцом тех, кто редко хранит верность одному убеждению дольше двух дней. Жаль, но я часто подтрунивал над ней. Вечно в поисках нового лекарства от чего-нибудь — и, заметьте, как правило, находила его. Но она извлекла бы куда больше пользы из своих знаний, если бы ее не отвлекали бесконечные мечтания о… о золотом веке, который никогда не наступит просто потому, что его никогда не было. — Он замолчал и посмотрел на меня взглядом скорби. — Вы, конечно, не ожидали, что я стану говорить о ней дурное.

Во время молчаливой паузы Борроу достал с полки пару склянок и поднял их на свет, а я тем временем подумал, что значит иметь родителей с такими крайними точками зрения.

— Отвечая на ваш молчаливый вопрос, — сказал, наконец, доктор, — в конечном счете всегда побеждало согласие, благодаря нашей общей вере в возможности медицины.

— И что вы думаете теперь?

Доктор медленно втянул воздух, потом медленно выдохнул. Быть может, он хотел выдохнуть вместе с воздухом дрожь? Быть может, в душе Борроу клокотали возмущение и ненависть? Трудно сказать. Я встречал многих людей — взять хотя бы Дадли и королеву, — чьи супруги или родители погибли от рук палача, и лишь немногие из них выказывали такое спокойствие. Кто знает, однако, была ли их сдержанность знаком смирения…

Доктор снова скрылся за ширмой, снимая крышку со склянки и размешивая ее содержимое деревянной палочкой. В нем было что-то особенное… нечто такое, что я подметил у Монгера, только еще выразительнее. Натура священника. В безбожнике. Словно его неверие давало ему некую внутреннюю основу, на которую он мог опереться, как другие опирались на веру в Бога и церковь.

— Вы знаете, что она невиновна, — сказал я, вставая. — И если вы не верите, что ее возможно спасти молитвой и верой в справедливого Бога… что делать тогда?

Доктор поставил склянку на стол и подвинул ее ко мне.

— В составе тысячелистник с ромашкой. Разведите в холодной воде, пропитайте тряпицу и приложите к больному месту.

— Это мне?

— На лицо, — пояснил он. — Берите. Заплатите, если поможет.

— Благодарю.

Он отмахнулся рукой.

— И в будущий раз, — почти вежливо добавил он, — смотрите под ноги.

Только никакой бальзам не помог бы моей душе. Спускаясь по лестнице к выходу, я испытывал еще большее волнение, чем до прихода сюда.

Странно, что лицо Мэтью Борроу не выражало ни внутренних переживаний, ни направления его дум. И вместе с тем прежде я не встречал еще человека, чье лицо выражало бы столько зрелого понимания самого себя. Старик ни за что не стал бы докапываться до смысла своих собственных снов, и ничто не вдохновило бы его на вычисление размеров вселенной. Для такого человека, как он, сокровенное не значило ничего ровным счетом, ибо скрывать было нечего. И если он не боялся Бога, значит, ничего не боялся. Его внутреннему спокойствию можно было лишь позавидовать.

Однако ярость должна была овладеть им, когда наемники Файка схватили его дочь. Он самозабвенно ввязался в драку и был жестоко избит. Оставил ли он попытки увидеться с Нел? Должно быть, нет. Но, что бы старик ни замышлял, он не хотел посвящать меня в свои планы.

Да и, часом, не знал ли он, кто я такой? Чем занимаюсь?

Человек, дерзнувший познать мысли Всевышнего… как никто иной достоин презрения безбожника. Проходя мимо церкви Святого Бениния, я погрузился в смятение и отчаяние — сколь много иронии в том, что Мэтью Борроу жил напротив богоугодного заведения. Человек, что невзлюбил Бога и презирал дьявола. Имелась ли хоть чуточка правды в этом бурлящем котле убеждений?