Спиноза - Петр Люкимсон

Великий пенсионарий Ян де Витт в этой ситуации пытался предпринимать ответные дипломатические маневры, но они лишь на несколько лет отодвинули начало боевых действий.

Историки, разумеется, по-разному объясняют поводы и причины той войны.

Одни иначе как вероломной политику Людовика XIV не называют. Другие напоминают, что за 200 лет до того часть Голландии находилась под французской короной и претензии Людовика, по меньшей мере отчасти, были законны. Да и с географической и стратегической точек зрения было «правильнее», чтобы граница королевства проходила по Рейну. Наконец, нельзя сбрасывать со счетов религиозный, идеологический и личностный фактор. Из Голландии во Францию просачивались протестантская ересь и республиканские идеи, а голландские карикатуристы и памфлетисты соревновались в остроумии по поводу Людовика XIV и нередко доводили его этим до бешенства.

Но, вне сомнения, это было одно из первых в новой истории противостояние республики и монархии, демократии и абсолютизма. В мае 1672 года огромная французская армия вторглась на территорию Голландии и стала завоевывать город за городом — Эммерих, Вейзель, Ринберг. 23 июня пал Утрехт.

На фоне тяжелых военных поражений и без того не очень большая популярность де Витта и его правительства стала стремительно падать.

Масло в огонь народного недовольства подливала нидерландская пресса, которой именно де Витт предоставил невиданную до того свободу. Газетные публицисты обвиняли его в неспособности организовать достойное сопротивление французам, в разбазаривании и присвоении общественных средств, а затем, наконец, и в тайном сговоре с врагом.

Все это до крайности озлобило широкие массы обывателей против Яна де Витта и одновременно повысило популярность Вильгельма Оранского. Всем начало казаться, что достаточно назначить его на пост главнокомандующего голландской армией и штатгальтера (что-то среднее между диктатором и президентом) — и нация будет спасена.

На фоне этих настроений в ночь на 21 июня четверо молодых людей напали на вышедшего из здания парламента де Витта и попытались заколоть его ножами. Лишь один из нападавших был задержан и спустя шесть дней казнен. Трое других остались безнаказанными. К счастью, раны оказались не смертельными, и де Витт быстро пошел на поправку. Но остановить начавшийся политический обвал он был уже не в состоянии.

4 августа 1672 года Ян де Витт сложил с себя обязанности великого пенсионария. Вильгельм Оранский стал под ликование толпы штатгальтером и фактически единовластным правителем страны. Однако вместо того, чтобы заняться борьбой с внешним врагом, то есть с французами, штатгальтер начал расправляться со сторонниками де Витта, объявив их «врагами республики» (ведь Голландия оставалась республикой!).

Одним из первых таких «врагов народа», обвиненных в государственной измене и шпионаже, стал брат Яна де Витта — Корнелиус. Несмотря на примененные к нему пытки, Корнелиус де Витт так и не признал себя виновным в предъявленных ему ложных обвинениях и в результате был оправдан судом. Тем не менее его приговорили к ссылке.

20 августа Корнелиус должен был выйти из тюрьмы. Зная, что брат крайне ослаблен пытками, Ян де Витт направился в тюрьму, чтобы его встретить.

Все дальнейшее представляет собой чудовищную фантасмагорию и одну из самых страшных и позорных страниц в истории Европы. Выяснив, что оба брата де Витт находятся в городской тюрьме Гааги, толпа вооруженных пистолетами и ножами подвыпивших горожан двинулась к ее зданию. Узнав об этом, братья решили не выходить из тюрьмы, а укрылись в одной из ее камер.

И вот тут произошло нечто странное: стоявшие относительно неподалеку, у здания парламента гвардейцы ничего не сделали, чтобы навести порядок и утихомирить толпу, а охрана тюрьмы… покинула свои посты. Многие историки убеждены, что все это, включая приступ «народного гнева», было не случайным, а тщательно срежиссировано по указанию Вильгельма Оранского.

Когда толпа ворвалась в камеру, где укрылись братья де Витт, Корнелиус лежал на кровати и читал Расина. Рядом с ним сидел Ян и читал Библию.

Сначала братьев хотели повесить, но пока их тащили к виселице, то то ли застрелили, то ли забили до смерти — до сих пор это покрыто мраком. Увидев, что Корнелиус и Ян де Витт мертвы, озверевшая толпа сначала вскрыла ножами их тела и вытащила внутренние органы. Затем погромщики стали расчленять трупы братьев. Части их тел продавались по частям и тут же съедались покупателями. В конце концов от братьев остались только кости, которые и были выставлены на всеобщее обозрение.

Оказалось, что от просвещенного XVII века до первобытной дикости и каннибализма так называемого «человека разумного» все еще отделяет только один шаг, и этот шаг он может проделать в любой момент.

В тот день супруги ван дер Спик впервые увидели на глазах своего постояльца слезы, и это был вообще первый случай, когда он не скрывал своих чувств. В 1676 году Готфрид Лейбниц навестил Спинозу в Гааге и записал в дневнике, что во время прогулки по городу Спиноза рассказал, что в ту страшную ночь изготовил плакат с надписью «Ultimi barbarorum» («Вы — самые большие варвары!») и хотел вывесить его на месте линча братьев де Витт. Однако Генрих ван дер Спик закрыл дверь своим телом, не дал ему выйти из дома и уговорил вернуться в свою комнату, заявив, что опасается за его жизнь, так как опьяненная кровью толпа продолжает блуждать по улицам.

Это была правда, но, безусловно, не вся правда — в неменьшей степени ван дер Спик опасался за себя и свою семью, которой могло не поздоровиться, если бы выяснилось, что она предоставляет кров столь горячему стороннику де Витта.

Большинство биографов Спинозы его поведение в этой истории считают героическим. Нода будет позволено автору этой книги заметить, что на самом деле вся эта катавасия с плакатом выглядит, мягко говоря, странно.

Значительная часть населения Голландии владела грамотой, но владела она именно голландским, а никак не латинским языком. То есть с тем же успехом, с каким Спиноза написал свой плакат на латыни, он мог бы написать его на старославянском, иврите или любом другом языке — народ бы его в любом случае не понял. Спиноза не мог этого не знать, и если бы действительно хотел быть услышанным толпой, вполне мог написать тот же текст на голландском языке. Но, как видим, он этого не сделал.

Так кому же он адресовал плакат? Неужели исключительно интеллектуалам и священнослужителям? Что ж, может быть, он и в самом деле считал варварами именно их, так как гибель братьев де Витт в значительной степени была результатом травли и подстрекательства со стороны монархистов и церковников. Или это была та показная «смелость», которая немногого стоит, — Спиноза знал, что ван дер Спик не даст ему выйти за дверь?..

Тот факт, что Спиноза крайне тяжело, со слезами, воспринял известие о гибели де Витта, его биографам видится как еще одно доказательство, что они были близко знакомы и даже близки, и именно покровительство де Витта давало возможность продолжать полуподпольно продавать «Богословско-политический трактат» во всех городах страны. Но на самом деле этот факт ровным счетом ничего не доказывает. В конце концов, слезы по вождю (а тем более по вождю, погибшему такой страшной смертью) — в натуре человека. Де Витт олицетворял для Спинозы самого последовательного для той эпохи сторонника свободы и демократии, и вместе с ним он оплакивал и свободу с демократией.