Сказки, рассказанные на ночь - Вильгельм Гауф

— Вот это умный человек, — сказал студент. — Разговоры и впрямь единственное лекарство от сна. Поэтому мне не хотелось бы нынешнюю ночь проводить в одиночестве, иначе я точно засну — к одиннадцати у меня глаза сами собой закрываются.

— Интересно, что крестьяне уже давно открыли для себя этот секрет, — подхватил егерь. — Ведь сколько времени женщины и девушки проводят долгими длинными вечерами при свече за прялкой и никогда не занимаются этим в одиночку, чтобы не задремать ненароком за работой, а сходятся вместе в какой-нибудь просторной светлой горнице и рассказывают друг другу разные истории.

— Что верно, то верно, — подтвердил кучер. — Бывает, такой жути нарассказывают, что страху не оберешься. Об огненных духах, которые бродят по лугам, о домовых, которые по ночам орудуют в чуланах, о привидениях, которые пугают людей и скотину.

— И что за удовольствие слушать такую дрянь? — воскликнул студент. — Лично я терпеть не могу истории о привидениях!

— А по мне, так, наоборот, нет ничего лучше страшной истории! — сказал кузнец. — На меня они действуют успокаивающе. Это как во время дождя, когда ты сидишь дома, слышишь, как капли барабанят по черепице — тук-тук, тук-тук, и тебе становится уютно, оттого что у тебя-то в комнате сухо и тепло. Вот так и с этими историями о привидениях: когда ты слушаешь такое в хорошей компании, при ярком свете, то чувствуешь себя защищенным и веришь, что тебе ничего не грозит.

— Ага, а что потом? — спросил студент. — Как будет чувствовать себя тот человек, который и впрямь верит во все эти нелепицы о привидениях, когда ему потом, после всех этих россказней, придется одному впотьмах идти домой? Разве не будут его преследовать мысли обо всех этих ужасах, о которых он только что услышал? Меня вот до сих пор злоба берет, как вспомню о тех кошмарах, о которых мне рассказывали в детстве. Я был очень подвижным, непоседливым ребенком, к некоторой досаде моей няньки, которая считала меня, похоже, уж слишком беспокойным и, чтобы меня угомонить, не находила ничего лучшего, как напугать какой-нибудь историей пострашнее. Она рассказывала мне всякие жуткие сказки о разных ведьмах и злых духах, которые якобы бродят по дому, и когда какая-нибудь кошка затевала возню на чердаке, она нашептывала мне: «Слышишь, сынок? Вот он опять там ходит по лестнице, явился — мертвец! Идет, несет свою голову под мышкой, а глаза горят, как фонари, а вместо пальцев у него когти, и коли встретит кого на своем пути в потемках, того сразу хвать — и придушит!»

Все дружно посмеялись над этим рассказом, а студент продолжал:

— Я был тогда еще слишком маленькими и принимал ее слова за чистую монету, не понимая, что это все выдумки и неправда. Самая большая охотничья собака не могла меня напугать, любого своего сверстника я мог легко побороть, но стоило мне оказаться в темноте, как я начинал умирать от страха и закрывал глаза, думая, что вот сейчас ко мне подкрадется тот самый мертвец. Дело дошло до того, что, когда темнело, я боялся выйти один без света за порог, за что мне не раз доставалось от батюшки, который не понимал таких причуд. Потом я долго не мог избавиться от этих детских страхов, и виновата в этом только мой глупая нянька!

— Не дело, конечно, забивать детские головы подобными суеверными предрассудками! — согласился егерь. — Мне вот тоже доводилось встречать таких, скажу я вам, — крепкие, здоровые мужики, для которых скрутить троих зараз — плевое дело, но окажись они ночью в лесу, когда идет охота на дичь какую или на браконьеров, вся храбрость куда-то улетучивается: то примут дерево за страшное привидение, а куст — за ведьму, то шарахаются от безобидных светлячков, приняв их за глаза какого-нибудь чудища, которое подкарауливает их тут впотьмах.

— А я считаю, что подобные развлечения вредны не только для детей, но и для взрослых, — продолжал студент. — Глупость одна, да и только. Ведь какой интерес умному человеку рассуждать о каких-то там неведомых существах и разных их проделках, если все это живет только в головах последних дураков. Это у них в мозгах брожение, от которого родятся воображаемые привидения, а в жизни ничего такого нет. Но самый большой вред от этих историй производится в деревнях. Простые люди твердо верят в такого рода чушь, и эта вера питается как раз теми сказками, которые они слышат, когда сидят за прялками или собираются в пивной — собьются в кучу и рассказывают друг другу всякие ужасы, стараясь, чтобы они звучали пострашней.

— Да, сударь, пожалуй, в ваших словах есть доля правды, — согласился кучер. — Из-за таких рассказов случалось немало бед. Вот даже моя родная сестра лишилась жизни страшным образом, причем именно из-за одной такой истории!

— Невероятно! Из-за истории? — удивились слушатели.

— Да, именно из-за истории, — подтвердил кучер. — Дело в том, что в той деревне, где жил наш отец, тоже было принято среди женщин и девушек собираться зимними вечерами у кого-нибудь в доме и прясть. Частенько случалось, что и парни заглядывали к ним на огонек — придут и примутся развлекать их всякими байками. Однажды зашел разговор о привидениях и прочих необъяснимых явлениях, и кто-то из парней рассказал о старом лавочнике, который умер за десять лет до того, но все никак не мог упокоиться. Каждую ночь он якобы выбирался из своей могилы и медленным шагом, покашливая на ходу, как бывало прежде, отправлялся к себе в лавку и начинал там взвешивать сахар да кофе, приговаривая: «Три четверти фунта в полуночный час, уж завтра дадут нам три фунта зараз». Находились такие, кто утверждал, будто видел его своими собственными глазами, и наши деревенские бабы стали бояться. Сестра же моя, которой тогда было шестнадцать, решила показать, что она умнее других, и заявила: «А я не верю! Кто умер, тот умер!» Но прозвучало это, к сожалению, как-то не очень убедительно, потому что в действительности и она побаивалась. Тогда один из молодых людей сказал: «Ну, раз ты так считаешь, то он тебе не страшен — сходи-ка на кладбище, его могила в двух шагах от Кетхен, что недавно умерла. Сорви цветок с ее могилы и принеси нам — в доказательство того, что ты не боишься старого лавочника». Моей сестре стало неловко, ей не хотелось выставлять себя на посмешище, и потому она ответила: «Подумаешь, дело нехитрое! Какой же цветок вам принести?» — «А принеси нам белых роз, они ведь только там растут, ни у кого в деревне больше нет», — сказала одна из ее подружек. Сестра моя поднялась и пошла, мужчины похвалили ее за храбрость, а бабы только покачали головами и сказали: «Как бы чего не вышло!» И вот сестра добежала до кладбища при церкви, ярко светила полная луна, часы пробили полночь, сестра толкнула калитку, и ей стало не по себе. С бьющимся сердцем, колотившимся все сильнее и сильнее, она перескочила через несколько знакомых могилок, мечтая скорее добраться до белых роз, что росли у Кетхен, совсем рядом с могилой старого лавочника, беспокойный дух которого поднимал его по ночам из гроба. Добравшись наконец до цели, она, дрожа всем телом, опустилась на колени, чтобы нарвать цветов, но тут ей вдруг почудилось, будто она слышит шорох. Она огляделась и увидела, как совсем рядом, из соседней могилы, полетели комья земли, а вслед за тем перед нею воздвиглась какая-то фигура. То оказался бледный старик с белым колпаком на голове. Сестра испугалась, протерла глаза, чтобы убедиться — не пригрезилось ли ей все это, и тут услышала гнусавый голос из могильной ямы: «Добрый вечер, барышня! Поздненько вы, однако, вышли на прогулку!» Смертельный ужас охватил ее, и она бросилась, не разбирая дороги, назад, а добежав, рассказала на последнем издыхании все, что видела, и тут же лишилась чувств, так что ее пришлось на руках отнести домой. На другой день выяснилось, что она просто повстречалась с могильщиком, который там как раз работал и решил поболтать с моей бедной сестрой. Но от этого никому легче не стало. Потому что сестра моя впала в горячку и через три дня умерла, так и не узнав, что в действительности случилось. А венок на могилу ей сплели из тех самых цветов, которые она сама же и нарвала.