Оборотный город. Трилогия - Андрей Олегович Белянин

под опеку двоюродного дяди — известного российского полководца. Это была довольно распространенная традиция. Однако видно, что герой не совсем создан для стези военного. «И красив, и силён, и храбростью не обижен, — говорит о нем Иловайский 12-й, — да токма одна беда — воевать не любишь! Нет в тебе честолюбию воинского, всё с книжками носишься, всё витаешь гдей-то в эмпиреях». Молодой хорунжий воспитывался в несколько иных условиях, и если принимает новые правила игры, то весьма неохотно. Манера его отношений со старшим по чину и по летам, мягко говоря, слабо соответствует принятым среди казачества обычаям. Илья — это романтически настроенный юноша, мечтающий о подвигах и головокружительных приключениях, а вместо этого ему приходится исполнять поручения едва ли не обычного денщика: подай-принеси. Неудивительно, что именно с ним и происходят необычайные события.

Выбор такой немного несуразной фигуры на роль главного героя несомненная удача Белянина. Автор почувствовал, что по-другому здесь нельзя. Обычный среднестатистический казак попросту не смог бы понять и принять правил игры, диктуемых реальностью Оборотного города. Его христианское сознание просто не допустило бы контакта и доброжелательных отношений с нежитью, которая априори является враждебной истинно верующему человеку. Иное дело юноша, воспитанный на романтической литературе (этот факт неоднократно подчеркивается автором). Ему гораздо легче поверить в существование параллельного мира и принять новые правила игры. Илья в этом схож с так называемыми «попаданцами» — героями хроноопер, перемещаемыми в чужое время. Если перемещенец обладает хоть мало-мальски подходящими качествами и знаниями, то его адаптация к новым условиям проходит намного быстрее, чем у человека неподготовленного. Романтическая литература, основанная на столкновении с чудом, экзотикой, необычными существами, так или иначе воздействовала на психику читателя. Это как с Дон Кихотом, начитавшимся рыцарских романов и свято уверовавшим в то, что эпоха рыцарства не канула в Лету.

Естественно, одного увлечения изящной словесностью для героя юмористического романа было бы мало, и уж слишком бы это было серьезно и попахивало мейнстримом. Поэтому фантаст придумывает дополнительный сюжетный ход, совершенно в белянинском духе. Герою плюет в глаз ведьма, и он получает способность «двойного» зрения. Тоже фольклорный мотив, неоднократно встречающийся в литературе (в той же «Пропавшей грамоте» Гоголя). Таким образом, Илья Иловайский становится не просто приключенцем-попаданцем, а характерником, то есть казаком, умеющим слышать и видеть на большом расстоянии, общающимся с нечистой силой, но при этом обязанным не вредить, а помогать людям. Чем, собственно, бравый хорунжий и занимается. Правда, помогая преимущественно не столько людям, сколько своим новым знакомым, обитателям Оборотного города.

Обыватели «нечистики» очень колоритны, как всегда у Белянина. Среди них мы найдем старых знакомых: традиционно бранящуюся неразлучную парочку — упырей-«патриотов» Шлему и Моню, зловредную старушку-ведьму — Ефросинью, воинственно-придурковатого стража-черта. В то же время круг привычных для читателя персонажей обогащен такими живописными образами, как мясник-философ Павлуша, кабатчик Вдовец и другие. Автор использовал прием антитезы, противопоставив «нашей», отечественной нечисти нечисть «чужую», иностранную. Всевозможные чумчары и вампиры в отличие от жителей Оборотного города изображены не индивидуализированно, а в виде зловещей и темной массы. Показательно, что в борьбе с иностранной жутью сплачиваются все, кто так или иначе причастен к Русской земле. Люди и нелюди встают плечом к плечу, защищая каждый свое, кровное, и в то же время ассоциирующееся с общим Отечеством. В этом плане заключительная из трех историй о похождениях казачьего хорунжего становится величественным апофеозом, гимном во славу России.

Для образцово-положительного героя фэнтези, который может полюбиться читателю и отчасти занять место Никиты Ивашова, у Ильи Иловайского есть все необходимые качества. Он и собой пригож, и смекалист, и говорить складно умеет, и не трус. А что постоянно попадает в передряги, так это по молодости, которая, как известно, преходяща.

Игорь Черный

2. Колдун на завтрак

Часть первая

КОЛДУН НА ЗАВТРАК

— Иловайский!

…Не буду отзываться, не хочу. Ведь только сел, ножки свесил, удочку закинул — и нате вам: я снова всем понадобился. Замаяли!

— Иловай-ски-ий!

Нет меня. Совсем нет, весь вышел. Прохор и так не хотел никуда отпускать — войсковой смотр через две недели, я едва сбежал. Если вернусь без пескарей на уху, он же моё благородие как шпрота отстерляжит и не помилует…

— Ило-вай-ски-и-ий! — продолжал надрываться с яра рыжий ординарец. — Тебя его превосходительство Василий Дмитриевич зо-вё-от!

Уф… Против дяди не попрёшь. Заслуженный генерал казачьих войск Российской империи, любимчик царя, участник многих походов, увешанный наградами, украшенный боевыми шрамами, стало быть, человек повсеместно уважаемый. Кто я такой, чтобы с ним спорить? Да никто, непутёвый племянник по линии младшего брата, в скромном чине хорунжего и без единого геройского крестика на тёмно-синем мундире. То есть мне обещали, приказ о награждении вроде бы подписан, но цеплять на грудь пока всё равно нечего.

— Илова-а… ой… кх… тьфу, кажись, всё-о… горло сорвал! — уже едва слышно просипел дядин казак. И я сдался. Быстренько смотал удочки, сунул сапоги под мышку, поднялся по тропинке наверх и честно обнял рыжего ординарца.

— Прости, брат! Уже иду, ты мне по-любому всю рыбу распугал…

— Зараза ты, Иловайский, и, не будь генеральским племянничком, словил бы у меня леща! — осторожно держась за горло, прошептал он.

— Эх, ничего не понял, шипение одно… Но ты не напрягайся, суть я уловил — спешу исполнить приказ и лечу на крыльях любви к воинскому делу!

— Чтоб тебе дуб забодать по дороге! — скорее догадался, чем расслышал я. Но не обиделся, а, широко улыбнувшись красному от ярости дядиному ординарцу, поспешил босым ходом в село.

…Проезжавшая мимо ватага молодых казачков, спешащих до обеда выкупать лошадей на отмели, обдала меня клубами пыли. Самый первый попридержал кобылу и, обернувшись, громко крикнул:

— Эй, хорунжий, а чё, моя Ласка уже тяжёлая, ась?

— Твоя да! — поморщившись, буркнул я.

— А вот и врёшь, — счастливо захохотал хлопец, поглаживая кобылу по шее. — Не угадал, характерник, мы её ещё и под жеребца не пускали! Молода-то…

— Так я и не про кобылу говорил.

— А тады про кого? — затупил бедняга, краснея как маков цвет под нарастающие смешочки товарищей. — Ну у невесты моей прозвище такое, дык она… Она ж в станице, ей-то чё… Да будет вам ржать, черти, она ж меня с походу ждать обещалась! А ну стой, характерник, стой, я те говорю-у!

…Ну их, я ускорил шаг.