Кровавая месть - Иоанна Хмелевская

— А что у него случилось? По какому поводу цветы?

— В знак благодарности. Похоже, у него проблемы с цветами.

В Майкином голосе слышалась весёлость, и неприятный звоночек в связи с Зютеком в голове Доминика, собравшийся уже было трезвонить, поперхнулся и уступил место гораздо более безопасному любопытству:

— Что ты имеешь в виду? Какие проблемы с цветами?

Майка продолжала веселиться:

— Каждый цвет означает определённое чувство. Красный — страстную любовь, жёлтый — дикую ревность, розовый — радость, симпатию, благодарность, зелёный — надежду, но зелёные орхидеи — редкость. Как и голубые, а этот цвет означает дружбу и доверие. Фиолетовый — раскаяние и скорбь. В Зютеке, похоже, бушевала целая буря чувств, поэтому он не заморачивался и скупил всё.

В Доминике тоже проснулось давно забытое веселье.

— Красных и жёлтых маловато, — заметил он.

— Что свидетельствует о компетентности продавщицы. Мужчины ещё и дальтоники, наверняка помогала ему выбирать.

Раздался звонок стационарного телефона. Доминику достаточно было протянуть руку, но он не реагировал, будто оглох.

— Ты возьмёшь или я? — спросила Майка.

— Я звонков не жду, — ответил муж и удалился на кухню.

Майка почувствовала огромное облегчение. А ведь уже начинала беспокоиться: Доминик выглядел слишком нормальным, неужто эта гадина уже оклемалась? Не может быть! Выходит, нет. Майка подошла к телефону и сняла трубку:

— Слушаю!

На другом конце дышали, слышались какие-то шумы, затем последовало фырканье, и связь прервалась. Майка расцвела на зависть букету Зютека и тоже пошла на кухню.

— Раз уж занялся чаем, сделай и для меня, — сказала она самым обычным тоном.

Доминик довольно беспомощно стоял над плитой. Сделать чай, пожалуйста, без проблем, но он только сейчас почувствовал, что голоден. Тоже обычное дело, вернулся человек с работы к самому ужину. И еда-то есть, даже горячая, что-то в кастрюльке пахнет, вот только с едой в чужом доме, как ему смутно помнилось, были какие-то осложнения. Не хочет он осложнений, хочет есть!

В доведённой им до совершенства манере вычёркивать из памяти все неприятные события Доминик зашёл чуть дальше, чем следовало бы, и вычеркнул также сепарацию от стола и ложа. Правда, касательно ложа сепарация и так уже пару раз споткнулась и здорово хромала, но вот свободно питаться на вражеской кухне что-то ещё мешало. Что именно, он не знал, не хотел знать. НЕ ХОТЕЛ!

Майка уселась за стол, отодвинув подальше на всякий случай каменную подставку под горячее. Что происходило с ненаглядным муженьком, она видела, как на ладони, а вот в ней самой разыгралась нешуточная борьба.

Одна часть её естества, рациональная, намеревавшаяся вывести кретина из ягодичного одурения, совершенно конкретно подсказывала, что следует делать. Подладиться. Помочь дурашке обрести равновесие, чтобы забыл, как лопухнулся, иначе ему от паранойи не избавиться. А чтоб самой не быть муженьку вечным укором, ей тоже надо симулировать полный склероз. Какая такая Вертижопка? Впервые слышу, поругались из-за того, кто будет отвечать за финансы, но всё само собой устроилось…

Другая же часть была ужас насколько более соблазнительной! Вскочить, проорать, всё что думает (никакие рыки Доминика даже в сравнение не годятся), запустить в эту сволочь всем, что под руку попадётся, а на скудоумную башку надеть кастрюлю ещё с не остывшей курицей с рисом, отхлестать по глупой роже, схватить за уши и молотить об стену, чёрт с ней, со стеной, пусть хоть треснет! Проверить на нём прочность дуршлага, тёрки, мясорубки…

Доминик поставил перед ней стакан с чаем. Налил такой полный, что немного выплеснулось на блюдце.

— Ой, прости, пожалуйста, — извинился он.

— За что?! — Майка рявкнула так, что задрожали пока ещё целые стены, а Доминик испуганно уставился на жену.

То, что сидело за столом, жену напоминало мало. Вообще на человека не походило, скорее, уж на вулкан, тигрицу, стоглавую гидру, при виде которой бежал бы с позором любой Геркулес…

Положение спасла кастрюля. При всех раздиравших её эмоциях чувства юмора Майка не потеряла. А вспомнилась ей вдруг непонятно откуда сцена в поезде: заплаканная мамаша и ребёнок с большущей кастрюлей на голове. Прикрывавшие кастрюлю газеты свалились, изнутри посуды доносилось недовольное бурчанье, а мамаша жалобно всхлипывала: «Прямо не знаю, куда его везти — к доктору или к жестянщику, ведь кузнец не взялся…»

Вот такая бы кастрюля да на башке Доминика…

Уже на этапе поминания дуршлага воинственная Майкина часть начала сдавать позиции, мясорубка категорически отказалась участвовать в побоище, а после «прости» Доминика и прочие кухонные принадлежности капитулировали. Майка закрыла лицо руками — её разобрал такой смех, что ни при каких, ну абсолютно ни при каких условиях этого нельзя было показывать.

Доминик же, решивший, будто это Майка так плачет, что было явлением исключительным и душераздирающим, обалдел окончательно. Всё его нежелание, всё вычёркивание из памяти, всё бегство от неприятных ему вещей и ситуаций вдруг сломалось, скомкалось, словно бумажное. На него навалилась жуткая тяжесть, придавившая к самой земле и просто невыносимая.

А Майка очень невнятно, сквозь закрывающие лицо ладони и совершенно неосознанно ему помогла.

— Коньяку хочу, — прохрипела она. — Побольше. Был где-то…

Чем практически уравновесила страдания Доминика, который в скором времени настолько пришёл в себя, что, перестав шарить в холодильнике, обнаружил коньяк в буфете. Налил самую большую рюмку и поставил перед Майкой.

Та, открыв доступ ко рту, дёрнула от всей души, сказала «фу!», запила чаем и сразу почувствовала себя лучше. Отвратительное пойло действовало эффективно, во всяком случае истерический смех прекратился. Майка справилась с лицом, посмотрела на мужа, глотнула ещё коньяку и поморщилась.

— Терпеть его не могу, — заявила она. — Но работает. Там, в кастрюле, ещё тёплое, можешь подогреть и есть. Это твоё. И давай обсудим всё спокойно, как нормальные люди, а то устала я от фанаберий. За что ты пытался просить прощения?

— За пролитый чай на блюдечке, — откровенно ответил Доминик. Рассудок-то он потерял, но честность осталась. — И не только. Мне кажется… пожалуй… я, похоже, не совсем того…

Коньяк и впрямь действовал. Майка отогнала от себя скандальные поползновения, жаль, конечно, но в случае необходимости можно и вернуть.

— Ты… как бы это помягче выразиться… Изменил свои прежние решения? Помешай, а то пригорит!

Доминик настолько был смущён, что со всех ног кинулся мешать в кастрюле. Дело знакомое, остальное же — тихий ужас.

— Об этом я сейчас говорить не желаю.

— Кто бы сомневался. Хочешь прийти в себя, успокоить свои нервы. А ты случайно не заметил, что ты тут не один? Вокруг тебя здесь какие-то люди болтаются? Хватит, выключи и садись есть.