Ночь богов. Тропы незримых - Елизавета Дворецкая

Но и преследователи не отставали. Два волка, белый и серый, летели над землей, почти не касаясь лапами тропы, и три медведя – один огромный, второй поменьше и третий, медведица, еще поменьше – тоже не отставали. Бегущий медведь догонит даже лошадь, не говоря уж о какой-то собаке.

Собака металась из стороны в сторону, пытаясь уйти то в норы, то за реку, но каждый раз кто-то обходил ее и впереди оказывалась оскаленная огромная пасть и горящие яростью звериные глаза. Но собака, в отчаянии спасая свою жизнь, всякий раз уворачивалась со змеиной гибкостью и каким-то чудом избегала когтей и зубов.

– Гони, гони, братец Белый Волк, скорее гони! – раздался сверху знакомый голос, и огромный черный ворон мелькнул над головами. – Утро близко, а утром уйдет! Гони!

– Братец мой, Черный Ворон! – взвыл в ответ волк. – Ты везде летаешь, все пути знаешь! Куда бежит враг мой, где спастись хочет?

– Вижу выход наверх, в Явный мир! – прокаркал ворон, делая широкие круги над головами. – Туда тропа лежит натоптанная! Как выйдет в Явный мир, не догоните, вашим лапам туда хода нет!

– Где выход? В какой земле?

– В твоей земле родной, возле Угры-реки! Есть там лес дремучий, а в лесу болото зыбучее, а в болоте тьма черная, проклятая, костями человечьими устланная! Яма та – ворота духа черного, духа подсадного, что сердце сосет, человека губит!

– Я знаю, знаю! – закричала на бегу Лютава. – Знаю! Та яма! Где кости! Где она людей топила, в жертву приносила!

– Братец Черный Ворон! – снова взвыл белый волк. – Лети в Явный мир, на Угру-реку! Найди старика Просима, скажи ему, что враг его вот-вот из черной ямы вылезет! Скажи ему!

– Скажу! – ответил Черный Ворон, сделал еще круг, взмыл вверх и исчез.

Образовав широкое полукольцо, звери гнали собаку, не давая свернуть в сторону. Она неслась из последних сил, иногда оглядываясь и видя совсем близко морды преследователей. Собака порой сливалась с окружающим пространством, и Лютаве приходилось напрягать все силы, чтобы продолжать ее видеть. Уже светлело впереди крохотное пятнышко – выход в Явный мир. Выйдя туда собакой, Галица не сможет сразу вернуться в свое тело, но зато сохранит жизнь. А ее преследователи едва ли захотят выходить в Явь в зверином облике – да и смогут это только двое из пяти – чтобы оказаться за много переходов от своих человеческих тел.

…А старик Просим, вместе с домочадцами певший колядные песни во дворе села Крутиничей, где жили родичи невестки, вдруг остановился и замер. Видимый ему одному, над головой кружил огромный черный ворон.

– Тор-ропись, стар-рик! – прокаркал он. – Вр-раг твой стр-рашный, что р-род твой загубил, на землю спешит! Из ямы чер-рной вот-вот выбер-рется! Тор-ропись!

Просим мгновенно все понял. Бросив мешок с пирогами, он метнулся в сени и схватил топор, один из тех, что в каждом доме лежал под лавкой, лезвием ко входу, оберегая семью. Как был, в вывернутой шубе покойной жены, в ее платке поверх козьей личины, сам страшный и дикий, как дух, бортник побежал в лес, и воодушевление священной ночи наполняло старое, почти негодное тело невиданной силой и резвостью. Просим летел, как молодой, не чувствуя своих усталых ног, зная одно – сейчас он свершит свою месть, сейчас или никогда! Волшебная ночь конца года подарила ему эту драгоценную возможность, и он был полон решимости не упустить ее, даже если за этот последний порыв придется заплатить остатком жизни.

К счастью, Крутиничи жили на другой стороне того же леса. Кто-то не так давно возил из лесу бревна, и широкий след от полозьев еще виднелся. По следу бежать было легче. Потом он свернул в другую сторону, но уже началось замерзшее болото, и старик рванул напрямую. Этот лес он за всю жизнь выучил так хорошо, что не мог бы заблудиться ни в какое время года, ни днем, ни ночью.

Вот могильный холм – под снегом он кажется ниже, но стоит, напоминая об обязанности мести. Вот и яма – она не замерзла на зиму и дышит черной водой среди белого снега, как зловещий глаз Того Света.

Задыхаясь, старик подбежал к яме и схватился за грудь. Никаких следов на снегу не было – успел!

А вода в яме вдруг заволновалась и пошла паром. Крякнув, Просим привычно ухватил топор обеими руками. Вода забурлила – нечто раздвигало слои бытия, открывая ворота между мирами.

…Белый волк в последнем отчаянном прыжке метнулся вперед, пытаясь ухватить собаку, – он не терял надежды разделаться с ней самому, не полагаясь на кого-то другого. Острые зубы схватили самый кончик задней лапы – собака отчаянно взвизгнула, извернулась, ухватила зубами волчье ухо, но тут на нее прыгнула серая волчица. Собака метнулась вверх, ухватилась передними лапами за края ямы, дернулась и протиснулась в отверстие, роняя на преследователей кровавые капли.

…Из ямы высунулась собачья голова. Просим был готов к чему угодно – даже к тому, что здесь полезет сам тот огромный зверозмей, о котором ему рассказывал варга Лютомер. А тут всего-навсего собака! Привычно замахнувшись, он обрушил топор на показавшуюся голову.

И тяжелое острое железо, закаленное силой Сварога, не подвело. Даже не взвизгнув, собачья голова снова канула в черную воду.

Собака упала под ноги волкам и медведям, которые сгрудились возле ямы, тяжело дыша и прикидывая, стоит ли все-таки попытаться попасть на Ту Сторону или это слишком рискованно.

И тут она упала. Собачья голова была раскроена ударом топора, кровь и мозги заливали бурую шерсть. Длинные лапы дернулись, заскребли землю и замерли.

…Где-то далеко, в избушке затерянной в лесах выморочной голядской веси, тело женщины на старой скрипучей лавке вздрогнуло, дернулось, словно хотело куда-то бежать, но ослабло и повалилось на пол. Невидимая нить, соединявшая тело с вылетевшим духом, оборвалась – дух никогда не вернется, и сердце в теле остановилось.

…В Ратиславле князь Вершина, связанный и уложенный на лежанку, в мокрой одежде после обливаний наговоренной водой, весь обкуренный дымом дедовника и полыни, разом перестал стонать, напряженные мышцы расслабились. Сродники и бабка Темяна дружно перевели дух и утерли лбы. Кажется, злобный дух оставил жертву.

Труп собаки тихонько затлел, по шкуре побежали голубые искры. Их становилось все больше, и звери отошли подальше, отвернули морды. Под этими искрами труп словно истаивал, становился прозрачнее и невесомее, потом совсем исчез. Погибший дух слился с Чернобогом, пополнил собой его мрачную сущность, и на свободу ему больше не выйти никогда.

Самый крупный медведь поднял морду и посмотрел в светлое отверстие. Там наступало утро.

– Пришел День Богов, – прорычал Яровед. – Теперь не вернется ваша лиходейка.

– Ну, так пошли назад, – сказала медведица. – Побегали, кости размяли, пора и восвояси. А то не захотят деды наши тела освобождать. Мое-то ладно, а вот твое, князюшка, уж больно хорошо!

Пятеро лесных зверей вереницей потянулись обратно. Проделывать тот же самый путь было не обязательно, да и пещера Галицы с ее гибелью исчезла, и Яровед принюхивался, выискивая лаз, пригодный для возвращения, – он мог оказаться где угодно. Лютава мысленно поблагодарила судьбу, пославшую им таких помощников, – сама она никогда не нашла бы в Навном мире дорогу обратно, забежав так далеко, да еще в эту самую темную ночь года.