Луна, луна, скройся! - Лилит Михайловна Мазикина

пытается вырулить историю из просто тревожного в нечто жалкое до гадливости.

Я слышу свой голос по телевизору уже через полчаса. По счастью, почти ничего не отрезали, и смысл рассказа не исказился. Диктор драматично подчёркивает, что мне пришлось бежать из города босой (да что они так привязались к моим голым пяткам?!) на следующий день после празднования дня рождения. Можно подумать, в любой другой день начало войны было бы не таким обидным.

Вечером и ночью с нами снова Адам, под утро возвращается Драго, а в полдень его сменяет Батори. С ним приходит Госька.

— Ну, как вы здесь разместились?

Я немножко смотрю, как она болтает с остальными, в лицах изображая коменданта, чиновника, комиссию по беженцам, телевизионщиков и наших цыган, и тихонько отхожу на кухню к Батори.

Дверь прикрыта, и, войдя, я понимаю, почему: чтобы запах шкварок не расползся по хатке. У Батори засучены рукава рубашки, на левом запястье знакомо белеет пластырь.

— Зачем же вы… У меня есть с собой.

— Ну, вот пусть пока и полежит. Кстати, то, что у вас есть, принадлежало прежде не Крстивою Вутечичу?

— Кому?!

— Меня разыскал сербский вампир с таким именем. Утверждал, что пара «волчат» ворвалась в его дом, забрала у него половину крови, а потом агитировала присоединиться ко мне. Благодарил за идею не убивать вампиров.

— О! И что с ним теперь?

— Представьте себе, у него нет ни «крёстного», ни «крестников», поэтому: по счастью, он может принимать решения самостоятельно, и, к сожалению, после того, как он решил присоединиться к нашему движению, наши ряды пополнились только на одного человека.

— Но вы же не заставите его кого-нибудь срочно «изменять»?

— Хорошая идея.

— Не надо!

Батори аккуратно подхватывает лопаточкой кровяную лепёшку и шкварки, высыпает их на тарелку и ставит.

— Присаживайтесь, ешьте. Вампиров не должно быть слишком много, могут начаться проблемы с пищей, да и не только с ней. Я предпочитаю пока задействовать тех, что уже существуют. В империи, кстати, будут действовать законы, регулирующие размножение вампиров.

— Вилочку мне достаньте, пожалуйста.

— Да, конечно.

Я дую на подцепленную шкварку и вдруг вспоминаю:

— Вы сказали, что не встречаетесь с женщинами цыганской крови, чтобы не наплодить безоглядно «волчат». А как насчёт обычных детей? Вы за ними как-то следите?

— Конечно. Я ношу амулет, предотвращающий случайное зачатие. При отсутствии у женщины близких цыганских предков он отлично работает. Я, знаете ли, предпочитаю точно знать, сколько у меня детей, где они находятся и хорошо ли едят.

— А сколько?

— Лилиана, это очень личный вопрос.

Я уже успела заметить: если он назвал меня полным именем, пиши пропало. Ничего не скажет, только сердиться будет. Поэтому я вздыхаю и съедаю шкварку, а за ней потихоньку и всё остальное. Батори наблюдает за мной, прислонившись, по обыкновению, плечом к холодильнику.

Ставя тарелку в раковину, я решаюсь на вопрос:

— А это правда, что вампиры не могут влюбиться?

Батори рассматривает разноцветные плитки пластикового паркета.

— Так, как люди — увы, не могут. После обострения чувств сразу за изменением ничего подобного уже повториться не может. Но мы умеем вожделеть, восхищаться, привязываться, испытывать нежность. А это всё тоже — любовь, хоть и не влюблённость.

— Ясно. Спасибо.

Неизвестно, как бы обернулось дело после принятия решения о временно мёртвых заложниках и прибытия помощи из Моравии, но через несколько дней с юга в Богемию вступают австрийские войска. Вот это становится настоящим шоком — хотя Батори и утверждает, что не было ничего более ожидаемого: немцы устали от множества социальных проблем, появившихся после развала Империи, и затосковали о былом величии.

— Так вы знали, что война будет?

— Я надеялся, что успею раньше.

Не проходит и недели, как Богемия оказывается захвачена. Количество солдат и оружия у Австрии и Пруссии поражает, соседи явно готовились к этой войне несколько лет. А я не понимаю, как можно принимать у себя туристами людей, в которых собираешься стрелять? Как можно было раскланиваться на дипломатических приёмах? Я, в общем-то, ничего не понимаю и большую часть дня провожу в интернете, читая новости и публичные дневники. Пруссы продолжают акции устрашения; богемцы сначала протестуют, но самые активные погибают, и остальные смиряются. Возможно, они рассуждают: были же мы уже под немцами…

Моравия спешно набирает призывников. Вряд ли для ответного удара — просто в Богемии полегла чуть не половина армии, а это какое угодно государство заставит нервничать.

— Если наши выжили, — говорит Илонка, — то они добираются сюда.

— Парни не знают, что мы в Пшемысле, — возражаю я. — Они, скорее, пойдут в Ясапати. Так что только если мужики. И Кристо.

— Может быть, после войны всё легче пойдёт. И тогда мы к мужикам поедем…

— Илонка, ты говоришь о людях, которые депортировали цыган меньше года назад. Просто за то, что они цыгане.

— Так это они из Пруссии депортировали, а из Богемии, наверное, не будут…

Но Моравия встречает депортантов на границе уже двадцать шестого августа. Огромная толпа из цыган и евреев — у каждого по одному чемодану или сумке в руке — плотно встала на нейтральной полосе вдоль всей границы. Больше миллиона человек.

Батори как-то всё организовал: разом наш переезд в загородный дом одного из своих «крестников» и перевоз наших мужчин в Пшемысль. Большинство поселилось с семьями в гумлагере, а дядя Мишка и дядя Теофил, свёкр Патринки — с нами в доме. В единственной, но довольно просторной комнате на мансарде — наши охранники: Адам, Драго и его подопечный, семнадцатилетний Павлусь. Они спят по очереди, в любой момент времени бодрствуют как минимум двое. До равноденствия уже меньше месяца, и Батори опасается усиления «активности оппонентов».

Или хочет отвлечь внимание от туза в кармане — Марийки из Кошице.

В доме немного снижается нервное напряжение — в апартмане от него просто воздух гудел. Немудрено: четыре женщины и два ребёнка в небольшом замкнутом пространстве, да в постоянном ожидании плохих новостей, да с постоянно маячащим посторонним мужчиной. Ссор мы сумели избежать, просто всё время занимая себя чем-нибудь таким, что не требовало общения друг с другом. Я сидела в интернете, Илонка и Патрина шили приданное малышу, тётя Марлена то занимала мальчиков, то готовила, то протирала что-нибудь на кухне. Теперь, когда стало свободнее, мы охотней общаемся друг с другом, а ребята вообще счастливы: во внутреннем дворике вполне можно играть в футбол вдвоём, да и многими другими ребячьими делами заниматься тоже. Подозреваю, что им также нравится факт, что в этом году они не пошли в школу.

В