За пределами любви - Анатолий Тосс

– Какие люди? – Элизабет стало интересно, кого он имеет в виду. – Ты о ком? Ты что, следишь за мной? – спросила она с угрозой.

Но он не ответил.

– Я не об этом, – Влэд снова опустил глаза на скатерть. – Я только хочу сказать, что это опасно. Понимаешь, опасно. Твоя мать была убита совсем недавно. Неизвестно за что, неизвестно кем. Мы ничего не знаем, понимаешь? А тут эти незнакомые люди… Что им надо от нас?

– Думаю, от тебя им ничего не надо, – она и не пыталась скрыть насмешки.

Он снова поднял глаза и стал терзать ее разнесчастным взором. Пришлось уставиться в окно. Да хоть куда, лишь бы не натыкаться на его жалкую физиономию. Как он все же надоел ей! Почему, если ее мать с ним спала, то и она теперь должна с ним спать? Почему она должна жить в этом старом, опостылевшем доме, с этим старым, скучным человеком? Как ей все надоело!

– Ну да, я им не нужен, – согласился Влэд. – Но зачем им ты? Не забывай, твоя мать погибла при странных обстоятельствах, и тебе следует быть осторожной. Особенно тебе…

– В полиции считают, что это ты ее убил. Они просто доказать не могут, – пожала плечами Элизабет.

Она специально так сказала, чтобы посмотреть, как он вздрогнет всем телом. Он и вздрогнул. Снова поднял на нее глаза. «О Господи, ну сколько можно! Какой же он все-таки жалкий, ничтожный. Как и всё кругом. Как же хочется отсюда выбраться, из этой беспредельной ничтожности».

– Ты же знаешь, что это чушь! – Он вскочил, щеки его горели, губы снова почти исчезли с лица, превратившись в узкие, едва различимые ниточки. – Как ты можешь так говорить? Я любил твою мать, я…

– Ну да, – закивала головой Элизабет. Почему-то ей стало смешно. – Конечно, любил, как любишь теперь меня… Старый кобель. Ты пользовался ею, а потом решил попользоваться мной. Разве не так? Если бы в полиции узнали, что ты со мной делаешь, они бы тебя из каталажки не выпустили… – Она хотела продолжить, но не смогла, – он уже кричал, не сдерживаясь, не слыша ее возражений, не понимая ее насмешек:

– Замолчи! Ты же знаешь, что это не так! Как ты можешь так говорить?! Почему ты такая жестокая?! Ведь все совсем не так… Ведь я без ума… – он не договорил, она прервала его:

– Вот это точно. – Он раздражал ее, как, наверное, никто никогда не раздражал. А еще ей надоели эти препирательства. Она встала. – Да ладно, шучу я. Шучу, понял? Конечно, ты любил мать. А теперь любишь меня как ее продолжение. Мы для тебя единое целое, и твоя любовь перешла с нее на меня. Правильно?

Он глядел на нее и не понимал, серьезно она говорит или смеется над ним. Так и не поняв, на всякий случай закивал, соглашаясь:

– Ну конечно, конечно, правильно.

– Конечно, – устало проговорила Элизабет и поднялась. – Ладно тебе, не дуйся, это я шучу, просто так. – И она вышла из кухни. – Я пойду, полежу на лужайке, почитаю! – крикнула она из коридора и, даже не надевая тапочек, только прихватив какой-то случайный журнал, выскочила на улицу.

Там было значительно лучше, чем дома. Она села под деревом в теньке и стала листать журнал – с каждой страницы на нее смотрели красивые, ухоженные, счастливые женщины, не имеющие ничего общего ни с ее матерью, ни с ней самой.

«Если я останусь здесь, в этом вонючем захолустном городке, я тоже скоро стану, как мама, – подумала Элизабет. – Нет уж, лучше любой риск, любые опасности. Пусть придется трахаться с тем, кого не любишь, главное, чтобы появился шанс. Чтобы быть как эти шикарные девушки из журнала, они ведь не родились такими, они, наверное, тоже выросли в вонючих городках типа нашего, но они пробились, нашли дорогу. И я пробьюсь. А трахаться… Так я и так трахаюсь с тем, кого не люблю. – Она задумалась на секунду: правда ли это? И согласилась сама с собой: – Совсем не люблю».

Потом она подумала: а смогла бы она трахнуться, например, с этим Беном? Он не нравился ей – не ее тип. Слишком жеребячий, слишком тупой. Но если бы потребовалось… Она пожала плечами: «Джине вот нравится. Джина, кстати, похожа на этих женщин из журнала. И если бы я…»

Но тут ее окликнули.

– Эй, Лизи, привет. Ты как? – Голос был настолько знакомый, что Элизабет вздрогнула. На улице напротив дома стоял красный «Бьюик», верх был открыт, за рулем – Бен. Джина сидела рядом, она улыбалась и махала рукой.

Элизабет не спеша поднялась, пошла к машине. Конечно, после вчерашнего, после того как они ее опоили и вообще неизвестно что сделали, можно было и не идти. Но с другой стороны, ведь неизвестно, сделали они что-то или нет, может быть и нет. К тому же, ничего страшного с ней не произошло, она жива и похоже здорова. В любом случае лучше с ними, чем с этим занудой, который наверняка сейчас втихаря подглядывает за ней в окно.

– Что со мной произошло вчера? – спросила она, подходя. Голос ее должен был звучать лениво, безразлично, и походка – вялая, безразличная, и взгляд.

В ответ они почему-то захохотали, особенно радостно ржал бугай Бен. Они смеялись и переглядывались.

– Тебе стало плохо от шампанского, – наконец проговорила Джина, улыбаясь и заглядывая ей в глаза теплым, мягким взглядом.

– Ты упилась шампанским. Ты вырубилась, – повторил за ней Бен и снова заржал. – А еще от травы… Ты чего, первый раз траву курила?

– Какую траву? – не поняла Элизабет, она не помнила никакой травы. Ее вопрос вызвал новый взрыв смеха.

– Какую траву… – повторил за ней Бен, смахивая счастливые слезы. – Ты слышала: «какую траву»?.. Она ничего не помнит.

Наконец хохот стал стихать, они отдышались.

– Ты что, на самом деле ничего не помнишь? – спросила Джина и вышла из машины. Теперь она стояла совсем рядом и снова окутывала Элизабет родным, дурманящим запахом. – Бедненькая девочка. – Она взяла ее за запястье, пожала. Ее рука была мягкой, теплой, очень заботливой. – Лизи, почему же ты нас не предупредила, что никогда не курила раньше? – В ее голосе звучал капризный упрек. – И зачем тогда выкурила целый джойнт? Я ведь останавливала тебя.

Только теперь что-то начало проступать в памяти, но неотчетливо, лишь смутными контурами – густой, едкий, дымный вкус во рту. Она действительно, кажется, курила траву. Так вот почему ей стало плохо! Ничего они ей не подмешивали, это просто от травы, с непривычки.

– А почему у меня платье было расстегнуто? – спросила она уже неуверенно, уже с проступающим чувством вины – ведь выходит, она зря их подозревала. Выходит, она сама виновата: обкурилась и отключилась.

– Так ты сама меня попросила, – сморщила лобик Джина. – Тебе стало душно, ты и попросила. – Джина снова пожала ее запястье и снова повторила с чувством: – Бедная девочка, если бы я знала, что ты в первый раз, я бы никогда тебе не позволила. Ну может быть, затяжку-другую, не больше.

«А трусики?» – хотела спросить Элизабет, но не спросила. И оказалось, что правильно сделала.

– А вот почему после тебя на полу трусики остались, этого мы не знаем, – снова заржал с водительского сиденья Бен. Он держался за руль одной рукой, смотрел ей прямо в глаза и хохотал. – Заботливо, значит, заходим вечером проверить, как там девочка, не нужна ли помощь пострадавшей. А что видим? Видим, что девочки нет, а вместо нее на полу одни лишь трусики. Такое вот превращение… Зачем ты их сняла, как, для чего? Сплошная загадка, – выговаривал он сквозь смех. – Может быть, они тебе мешали? Может быть, ты решила порукоприкладствовать под кайфом? – Тут он сбился, он просто задохнулся хохотом.