Версальский утопленник - Жан-Франсуа Паро

Пока он добирался до улицы Пан, ему в голову пришла новая идея. Несмотря на тщательный обыск, в карманах Ренара не нашли ни одного ключа. Подъезжая к жилищу инспектора, он вновь столкнулся с этой проблемой. Выйдя из экипажа возле дома и увидев калитку, о которой говорил Ретиф, он подошел и, убедившись, что среди резных украшений скрыт деревянный кругляш, надавил его. Калитка отворилась. За воротами начинался маленький, вымощенный камнем двор. Дом стоял в глубине, дверь была открыта. Он вошел и направился к лестнице, как вдруг, грозно потрясая метлой, навстречу ему выскочила старуха.

— Куда это вы так торопитесь? — визгливым голосом спросила она его.

— Я иду к господину Ренару.

— Господина Ренара нет дома. А вы, собственно, кто?

— Я комиссар полиции.

— Ну вот, еще один. Знаешь ли, красавчик, с нас хватит.

Николя забеспокоился.

— Вы говорите, тот, кто приходил, был из полиции?

— Да, высокий такой, одетый так же, как и вы. Может, он и вовсе ваш брат?

— А он предъявил вам какие-нибудь бумаги, подтверждающие его должность?

— Нет! А вы, собственно, не будете ли столь любезны чего-нибудь мне предъявить?

Он вытащил из кармана «письмо с печатью», и старуха недоверчиво уставилась на бумагу. Читать она явно не умела, однако печать произвела на нее впечатление.

Продолжая что-то бурчать себе под нос, она, недобро глядя на Николя, посторонилась. Поднявшись на третий этаж, сыщик вытащил из кармана набор отмычек и, быстро справившись с простеньким механизмом, открыл дверь. Пред взором его предстала картина разорения. Опередивший его неизвестный — видимо, тот, о котором говорила консьержка — перевернул квартиру вверх дном. Все ящики оказались выдвинуты, а их содержимое раскидано по полу, шкафы распахнуты настежь, ковры содраны, кровать разворошена. Книги из небольшого шкафчика подверглись варварскому обращению: их сбросили на пол и содрали с них обложки. В камине явно жгли бумаги. Пришелец уничтожил все улики. Увидев воткнутый в дверь кинжал, точно такой же, как нашли в павильоне Самаритен и в Доме для прислуги, комиссар горько улыбнулся. Кинжалом незнакомец пришпилил очередное послание. С досадой схватив бумагу, Николя увидел перед собой строки из «Королевских игр».

Вот уж неудача так неудача: иметь на руках три козыря и проиграть.

У меня нет ни короля, ни козыря, а только дама, да и ту некому охранять. Какие уж тут ставки.

Николя поежился. Самоуверенный противник явно бросал ему вызов. Скрытый смысл этих фраз и содержащаяся в них угроза обеспокоили его. В какую даму, если не в королеву, целил неизвестный? Тревога приливом захлестнула все его существо. Надо срочно действовать и завершать дело; но как?!

Кто распутает эту путаницу?

Паскаль

Четверг, 13 августа 1778 года.

К концу дня, после долгих скитаний по улицам Парижа, он остановил свой выбор на таверне на улице Сент-Андре дез Арк. В одиночестве сев за стол, он заказал мозги, обжаренные в сухарях, и салат из цикория с сухариками и яйцом. Он хотел очистить мысли от всего лишнего и заново, кирпичик за кирпичиком, проверяя, чтобы каждый камень плотно прилегал друг к другу, выстроить новое здание нынешнего запутанного дела. Оставив в стороне загадочную работу интуиции, обычно подсказывавшей ему плодотворные решения, сейчас он намеревался исходить только из логики и разума. Но как бы он ни сортировал улики, какие бы логические ходы ни придумывал, внутренне он был убежден, что все вертится вокруг певчих Королевской капеллы. Однако полагать виновником одного из своих знакомых он не имел никаких оснований.

По дороге домой он продолжал обдумывать эту дилемму, но ответа так и нашел. Засыпая, он все еще продолжал решать неразрешимую задачу.

Проснувшись на заре, Николя увидел, что привыкший рано вставать господин де Ноблекур уже спустился к завтраку. Рассказав о вчерашних событиях, Николя с горечью поведал, что, сколько бы он ни думал о деле, результата нет как нет.

— Размышляя о вашем расследовании, мне показалось вполне уместным выйти за пределы рационального. Ибо если вы подозреваете кого-то, если все улики указывают на него, хотя у него и имеется неоспоримое алиби, что из этого следует?

— К великому своему стыду, боюсь, что ничего. Я ничего не могу придумать.

— Ну же, не притворяйтесь наивным! Подойдите к вашему расследованию так, как я вас учил. Вам поручили вести это дело после возвращения из Уэссана. Из всего, что вы мне рассказали, я делаю вывод, что один из подозреваемых может оказаться убийцей. Но на время одного из преступлений у него имеется алиби, причем алиби прочное, я бы даже сказал излишне прочное. Этакое алиби из алиби. И хотя оно основано на показаниях одного только Барбекано, вы сделали вывод, что подозреваемый не может быть замешан в двух других убийствах. Но если алиби фальшивое, а убийц несколько, ваше здание рушится как карточный домик!

— Увы, у меня нет оснований подойти к делу с другой стороны.

— Вспомните прошлые расследования. Историю мести герцогу де Рюиссеку. Разве не вы установили, что мадемуазель де Лангремон и девица Бишельер — одно и то же лицо? А это заставляет задуматься, разве не так?

По дороге на улицу Бовэ Николя молчал, обдумывая слова, сказанные ему утром бывшим прокурором, но не пришел ни к какому выводу. В квартале Лувра, в старом доме, где жил художник, лестницы оказались узкими, с высокими истертыми ступенями, и ему пришлось помогать Ноблекуру подняться на третий этаж, куда тот прибыл совершенно запыхавшийся. Николя удивился, что известный художник живет столь скромно. Прежде чем постучать в квартиру, Ноблекур предупредил его, чтобы тот не пугался при виде необычной внешности художника и его невообразимой неопрятности. Они постучали; в ответ послышались шаркающие шаги; дверь приоткрылась, и показался среднего роста человек лет шестидесяти; увидев друзей, он гостеприимно распахнул дверь. Бледное лицо с крупными чертами отдаленно напоминало бычью морду, подбородок задирался кверху, нос тянулся книзу. Расплывшись в доброй улыбке, он пропустил обоих магистратов в свое жилище, где Ноблекур со всеми подобающими церемониями представил художнику Николя. Сент-Обен смотрел на гостя, но, похоже, не видел его.

— Я почти ничего не вижу, — наконец произнес он, вытаскивая из кармана очки. — Я близорук и вдобавок без зубов.

Художник засмеялся, обнажив полностью лишенные зубов челюсти. На нем была надета старая рубаха, запятнанная краской, и штаны до колен; старые растоптанные башмаки постоянно сваливались с ног. Если бы Николя встретил его на улице, он принял бы его за нищего. Единственная комната служила и мастерской, и жилищем. Кровать, шкаф, маленькая горка, комод, угловой шкафчик, стол, несколько разномастных стульев и две печи составляли небогатую обстановку. Всюду виднелась пыль и грязь, на полу валялись окаменевшие ошметки. Картину довершали мольберты, картины разных размеров, муляжи, альбомы с рисунками, сваленные на полу книги, клавесин, маленький орган, скрипка и виола. Чтобы взять два пригодных для употребления стула, Сент-Обену пришлось прокладывать дорогу через беспорядочное нагромождение вещей. Усадив гостей на стулья и налив им вина в щербатые стаканы, он устроился на столе.