Легенды Безымянного Мира. Пепел - Кирилл Сергеевич Клеванский

обычной бамбуковой флейты и какой-то странной, изогнутой доски, на которой струн было не счесть. Ноты получались резкими, высокими, но не теряли завораживающей мелодичности.

Здесь стоял и брат Джинджинг — тот самый монах, приведший Эша на затерянную гору. За прошедшее время они стали друзьями и сейчас Джиг, как его прозвал волшебник, взглядами подбадривал товарища.

Да чего там — можно долго перечислять присутствующих, собравшихся в зале мудрости. Но раз уж я сказал несколько слов о зрителях, то нельзя не упоминуть и сам зал. Огромный, просторный, он мог вместить в себя все население монастыря, но обычно пустовал. Сюда приходили лишь те братья и сестры, что искали совета у бога мудрости Ляо-Феня.

Собственно, вон его статуя — застыла в самом конце. На лице мудреца отразилась задумчивость; правая рука теперь вечно будет подпирать подбородок, а левая застыла над шахматной доской, все не решаясь сдвинуть какую-нибудь из фигур.

Напротив бога в позе лотоса сидел «обычный» монах — мудрец Джианю. По легенде его разум был настолько светел, что Ляо-Фень спускался из своих чертогов, чтобы сыграть с монахом партийку другую. Но однажды Джианю поставил бога в тупик и тот, чтобы иметь возможность обдумать ответ, обратил монаха в камень и пообещал снять чары тогда, когда придумает достойный ход. Что ж, видимо позиция оказалась действительно сложной, потому как монастырю вот уже почти одиннадцать тысяч лет, а статуя брата Джианю все так же сохраняет неподвижность.

Наконец настоятель Линг взмахнул рукой и действие началось. Вооружившись самодельным, плохеньким посохом, Эш стал произносить слова.

Он заставил ленты танцевать змеиные танцы, камни летать наравне с птицами, превратил воздух в воду, воду в камень, а камень в лучик солнца. Юноша соткал небольшое облачко, посадил на него кусочек ночи и создал на руке свет звезды. Волшебник достал из кармана детский смех и зажег с его помощью водяной факел. Магик выслушал рассказ ветра о его путешествиях и превратил мраморную статую в осенний листок. Юноша призвал с кухни сковородки, чем вызывал неудовольствие повара, а сковородки-то, не обращая внимания на бурчания хозяина, стали танцевать, отплясывая так лихо, что многие братья захлопали.

Эш, улыбнувшись, встряхнул свободной рукой и ускорил темп. Он произносил сотни слов, меняя законы мироздания и давая жизнь невозможному. Если честно, действо длилось не так уж и долго — всего-то два дня. И за все это время Эшу не позволялось ни пить, ни есть, ни сходить до ветру. Ночью, чтобы магик не спал, а олицетворял волшебные слова, за ним посменно следили братья Кикианг и Кингшенг — двое старших учеников, приблизившихся к вершине мастерства искусства монастыря Мок-Пу.

И вот, на третий день, белокожий юноша произнес последнюю формулу и вновь собравшихся зрителей (ну не удумали ли же вы, что послушники наравне с волшебником дневали и ночевали в зале мудрости) оглушил гонг — Эш заслужил звание Мастера Тысячи Слов, одного из нескольких, живущих на безымянной планете.

Послышались хлопки, а обессилевшего, но счастливого магика в буквальном смысле подхватили на руки и стали поздравлять. Что ж, этот момент, когда вокруг сияли десятки искренних, душевных улыбок, навсегда останется в памяти волшебника.

Вечер того же дня

Сумерки опускались на Восточный предел. На западе среди гор и облаков пряталось уставшее солнце, а на востоке расцветали красавицы звезды. Их холодный свет, вкупе с морозным воздухом, заставлял Эша туже кутаться в одежды, жалея о том, что в монастыре не приняты плащи. Признаться, сейчас бы они помогли.

Шмыгая носом, юноша сидел на камне, где провел многие дни и ночи, постигая, как бы это глупо ни звучало, тайны мироздания — кроме этого, парню просто нечем было себя занять при монастыре. Сперва он хотел наравне с послушниками постигать искусство, но после нескольких болезненных ночей в лекарской келье понял, что это не для него. Связки и мышцы юноши оказались не приспособлены для тех изуверств, которые монахи называли формами какого-то там Тун-Чи или Туп-Чи.

После юноша попросился на подсобные работы, но метла все норовила выпасть из рук магика и разбросать пыль еще больше; кастрюли на кухне то и дело покрывались черной гарью, а еда получалась либо пересоленной, либо недожаренной, да и вообще — несъедобной. Конечно парень не отчаивался и искал себе другое занятие, но за чтобы бывший баронет не брался — все валилось у него из рук, ломалось, портилось или просто терялось.

Самым же обидным для юноши стало то, что никто из монахов его не винил. Ладно бы если они кричали или ругали за безрукость, но никто слова дурного не сказал. Все помогали как могли и постоянно говорили, что Эш просто еще не нашел «своего пути», чтобы это, черт возьми, не значило.

Вот таким образом Эш и дошел до того, что стал заниматься тем, что у него лучше всего получалось, но чего парень просто терпеть не мог — бывший генерал стал учиться. Сидя на камне, свесившимся над бездонной пропастью, волшебник слушал мир, если так, конечно, можно выразиться. В конце концов именно так, по мнению дворцовых наставников, можно быстрее всего узнать тайный смысл многих слов. Оказалось, что наставники не за доброе слово получали огромные зарплаты и дело свое знали. Эш действительно постиг десятки, сотни формул, немыслимо расширивших границы его возможностей.

— Вечереет, — произнес Джиг.

Имелась у него такая привычка — говорить об очевидном. Многих она раздражала, но Эша только веселила.

— И правда, — сказал волшебник, будто удивился.

Джиг достал из складок одежд две длинные трубки, забитые особым табаком и протянул одну другу.

— Сам резал? — спросил юноша, вдыхая ароматный, нежный дым.

— Порой надо чем-то занять руки, когда неспокоен разум.

— И что же беспокоит твой разум?

В воздухе танцевали маленькие люди, чьи платья и тела состояли из завитков дыма. Если что и полюбилось Эшу в дворцовой жизни, так это балы. О, какие умопомрачительные, невозможно изысканные и головокружительные балы гремели по дворцам Мистрита. Жаль — Эшу уже никогда их не посетить.

— Ты, мой новый друг, — ответил Джинджинг, выдыхая колечко дыма и заключая в него одну из танцующих пар.

— Не стоит, — улыбнулся парень, наблюдая за тем, как человечки пытаются выбраться из ловушки.

— И все же позволь мне побеспокоится.

Волшебник пожал плечами, продолжая качать ногами на такой высоте, от которой у непривычного человека голова станцует вальс.

— Мне не понятно твое желание стать монахом.

Эш не ответил,