Греховная невинность - Джулия Энн Лонг

Все вдруг потупились, не зная, куда девать глаза. Наступила глубокая тишина, а затем все головы, точно флюгеры под порывом ветра, повернулись к графине.

Внезапно с места поднялась мисс Эми Питни, отчего по рядам прокатился дружный взволнованный вздох. Прихожане уцепились за скамьи, дрожа, как в лихорадке: всем не терпелось увидеть, кто вскочит следующим.

На мгновение все умолкли. Тонкие руки Эми в изящных перчатках нервно комкали складки платья. Потом она расправила плечи и повернулась к Еве.

– В Послании к коринфяням есть и такие строки: «Любовь долго терпит, милосердствует, любовь не завидует». – Эми шумно перевела дыхание, прежде чем продолжить. – Я… не хотела видеть правду. Зависть ослепляла меня. Теперь я понимаю, сколько смелости, сколько мужества потребовалось леди Уэррен, чтобы открыть мне истину. Показать мне, какая я в действительности. Помочь мне принять себя. Теперь я знаю, сколь многим рисковала графиня. Любовь терпелива, милосердна и кротка. Мне следует учиться этому. Я никогда не смогу отблагодарить вас, леди Уэррен, за вашу доброту. Но я хотела бы стать вам таким же верным и преданным другом, каким были вы для меня. Если вы мне позволите.

В глазах Евы блестели слезы.

Хенни крепко подхватила ее под локоть и, пошарив другой рукой в кармане, выудила белоснежный платок.

– Между прочим, я так и не отослала письмо лорду Лайлу, – прошептала она.

Ева ошеломленно посмотрела на нее и отвернулась.

Шум улегся. Прихожане снова притихли. Тогда со скамьи медленно поднялась мисс Джозефина Чаринг. Все взгляды немедленно обратились к ней.

Она улыбнулась, радостно и немного смущенно, будто не веря, что решилась встать и заговорить в церкви. Однако ей, определенно, нравилось быть в центре внимания.

– «Теперь мы видим как бы сквозь тусклое стекло, гадательно, тогда же лицом к лицу». Это из Послания к коринфянам! Я тоже знаю слова Священного Писания. Должна признаться, я долгое время не видела ясно, стекло мое стало мутным. Я будто ослепла и не замечала того, что творилось у меня перед глазами. Леди Уэррен знает цену дружбе, она вернула мне подругу. – Джозефина обменялась улыбками с Эми Питни. – Я навсегда у нее в долгу. Она помогла мне понять, как много ускользает от меня, потому что я не присматриваюсь к людям внимательно. И, вглядевшись в тех, кто меня окружает… я увидела лицо, которым никогда не устану любоваться.

Когда-то в разговоре с Евой Джозефина отозвалась так о пасторе, но теперь она посмотрела не на него, а на Саймона Ковингтона, и тот ответил ей таким же мечтательным, влюбленным взглядом.

Мисс Чаринг тихо опустилась на скамью.

И тут, к своему изумлению, Адам увидел, как встает Оливия Эверси. Тишина сгустилась настолько, что, казалось, ее можно было резать ножом.

– Когда я была младенцем, то по-младенчески говорила, по-младенчески мыслила, по-младенчески рассуждала, а как стала зрелой, то оставила младенческое[9].

Ничего больше не сказав, Оливия села. Многим ее слова могли показаться странными и неуместными, но предназначались они Адаму, и тот отлично понял их смысл.

Он радостно улыбнулся Оливии. Та кивнула в ответ.

Вдруг дверь церкви широко распахнулась. Яркий солнечный свет, ворвавшись в зал, на мгновение ослепил и паству, и священника.

В следующий миг на пороге выросла высокая фигура мужчины. Красивого мужчины, как тотчас отметили все, с такими же темными кудрявыми волосами, как у Евы, с живыми зелеными глазами и светлой кожей, какая бывает у ирландцев. На его подбородке темнела щетина, что придавало ему залихватский вид.

Ева медленно встала, щурясь на яркий свет и не веря своим глазам.

– Шеймус! Дьяв…

– Дьявол собственной персоной, – весело подтвердил он.

– Наконец-то показался наш красавчик, негодник вы эдакий, – пробормотала Хенни.

Шеймус широко улыбнулся ей.

– Я тоже люблю тебя, Хенни.

– Похоже, вам, как и вашей сестре, не чужда театральность, – заговорил Адам. – Вы поразительно вовремя появились на сцене. Скажите ей, Шеймус. Скажите ей, что привело вас сюда сегодня.

Слова пастора прозвучали как приказ, Шеймусу оставалось лишь подчиниться. Однако молодого Даггана нисколько не пугало, что придется ораторствовать в церкви, полной незнакомых людей. Ева не единственная в своей семье питала склонность к актерству.

– Это Хенни дала ему мой адрес. – При слове «ему» Шеймус указал пальцем на Адама.

– Но…

Брат Евы выглядел настоящим щеголем в новой дешевой одежде, которую, по всей видимости, купил на деньги сестры.

– Твой преподобный написал мне. Этот человек умеет убеждать. Ему бы адвокатом быть. Чертовски трудно отказать служителю Божию! Скажу тебе, Ева, он выбрал на редкость хитрую стратегию. Сначала он меня пристыдил, потом нагнал страху, а после предложил переехать в Дамаск-Мэнор и помочь возделывать землю при усадьбе и возле пасторского дома. В обмен на долю в прибыли. Там хватит места и для Коры с детьми. Они поживут с нами, сколько понадобится.

Лицо Евы удивленно вытянулось.

– Для Коры с детьми…

Послышалось шарканье множества маленьких ног, смущенное шиканье, а затем из-за спины Шеймуса выглянула хрупкая, темноволосая и светлоглазая женщина. На руках она держала запеленатого младенца. Следом за ней из-за двери выступили дети, мальчики и девочки. Они сгрудились в проходе, толкая друг дружку. Кто-то застенчиво улыбался щербатым ртом, кто-то смотрел серьезно, держа во рту палец.

– Кора!..

Кора улыбнулась сестре устало и радостно.

Ева снова повернулась к Адаму, потрясенно качая головой. По ее щекам катились слезы.

– Как… – Она спрятала лицо в ладонях.

– Как? Ну, давайте вспомним Послание к коринфянам. Теперь уже ясно, что все мы его хорошо знаем, потому что нашу жизнь наполняет любовь, не правда ли? – обратился Адам к прихожанам. – Вот что говорит нам Писание: любовь «все покрывает, всему верит, всего надеется, все переносит». Когда я отбросил мысль о страдании, решив верить и надеяться, то понял, что нам делать, Ева. Я вызвал сюда твоего брата и сестру. Конечно, мне пришлось рискнуть. Но этому и учит нас Библия: любовь «всему верит». Я верю в тебя. Верю, что у нас все получится. Я никогда не переставал верить.

Он медленно отступил от алтаря и сошел вниз по ступеням.

В церкви стояла глубокая тишина, нарушаемая лишь едва слышными умиленными всхлипываниями да шелестом платков. В этой гулкой тишине отчетливо раздавался шум шагов Адама, идущего по проходу между рядами. Навстречу Еве и своей судьбе.