В ночном саду - Кэтрин М. Валенте

– Помоги мне, анахоретка. Один из И забрал тело моей Товы, и мне невыносимо видеть, что её используют, будто любовь моего сердца – лишь модная шляпа. Помоги мне убить в ней И, чтобы упокоить её тело. Умоляю тебя, святая анахоретка, поведай мне секрет, как убить бессмертного?

Она вытянула худые ноги – в самом деле кожа да кости – и коснулась моей ноги костлявой рукой, погладила бугры мышц, словно пытаясь прочитать будущее по их узорам. Наконец она отпрянула; её цепи звякали, ударяясь друг о друга, словно стаканы за обедом. Она одёрнула своё платье из волос, разделяя переплетённые пряди на животе, и потянула косы в разные стороны, будто расстегнула пуговицы.

Под густыми чёрными волосами скрывалась кожа живота, а посреди него имелся совершенный рот с двумя рядами зубов. Он был похож на любой другой рот, только открывался в середине тела, и голос, исходивший из него, был ниже обычного женского голоса:

– Анахоретке надо знать, хочешь ли ты извлечь тварь из тела или убить её насовсем? Это две большие разницы: всё зависит от того, что тебе нужно.

Изо рта высунулся тёмно-розовый язык и облизнул губы.

Я в смятении посмотрел на свою ногу – росшие там некогда густые волосы поредели от скорби.

– Я хочу убить это существо, уничтожить его.

– Что ж, хорошо. Я не стану задавать вопросы о силе твоей любви и прочей чуши – не мне об этом судить. В конце концов, я – всего лишь голая женщина, прикованная к стене, и не мне подвергать сомнению то, как живут виноделы или кто бы то ни было ещё.

– Вы избрали эту тюрьму, моя госпожа?

– Не называй меня «госпожой», хромоножка. – Она хихикнула и устроилась поудобнее возле стены, так, что её закованные в цепи руки обнимали говорящий живот, почти как будущая мать баюкает свою утробу. – Разумеется, выбрала! Думаешь, святые отцы из Базилики сумели бы меня удержать, не захоти я этого сама?

Анахоретка вытащила кисти рук из оков так легко, как ребёнок снимает платье, прежде чем принять ванну. Она насмешливо потрясла руками перед моим лицом и сунула их обратно в кандалы.

– Я здесь не ради них. Я ничего им не говорю и не даю. Шадукиам – город мертвецов, просто его улицы ещё не поняли, что умирают. Это медленный яд, которому нужны века, чтобы убить. Любовь к серебру, красоте, притворству. Олигархам дела нет до правосудия, их заботит то, что выглядит правильным. Им не до милосердия, они знают лишь о том, что кажется милосердным. И потому правосудие и милосердие для них недоступны. Я – язва, рана на теле этой умирающей свиньи. Я здесь для тебя и для других – тех, кто обитает в пределах Шадукиама и кого можно спасти от его гибели. Тем, с кем обращаются не с добротой, но с видимостью доброты, я даю знание, какое могу. Когда ко мне приходит одноног, я развожу свои волосы и показываю ему свой истинный рот. Когда приходят сянь, я позволяю им укрыть меня своими крыльями и в облаке перьев делюсь тайнами. Когда же приходит священник или банкир, я закатываю глаза и писаю им на туфли, а они думают, что я безумна.

Я опустился на колено – для нас это нелегко – и ненадолго прижал свои губы к тайному рту, в знак благоговения и благодарности. Когда я отпрянул, в глазах анахоретки стояли слёзы.

– Мне не хватит слов, чтобы тебя отблагодарить, и, нравится или нет, я буду звать тебя госпожой. Поведай мне, как убить И!

Рот улыбнулся: эта улыбка была полна жалости, как русло ручья – воды после дождя.

– Единственная вещь, которая может уничтожить дух И, отправить в преисподнюю, которая свяжет его и не позволит опять захватить тело какого-нибудь мёртвого бедолаги, – золотой коготь Грифона, который надо вонзить И прямо в глаз.

– Значит, я отправлюсь на поиски грифона.

– Увы, мой мальчик! Мне жаль, но в мире осталось всего два Грифона. Орды аримаспов, обуянные жаждой золота, перебили остальных. Самка, которую зовут Квири, обитает в Кипящем море, а самец по имени Джин живёт на вершине Красной горы Нуру, чьи склоны ослепят тебя прежде, чем ты успеешь добраться хотя бы до самого малого пика. И ни один из них не захочет пожертвовать когтем ради скорбящего влюблённого.

– Как бы там ни было, я разыщу Грифона. Я сделаю это ради Товы, не могу бездействовать, пока её используют, рассчитывая в будущем бросить, когда лицо уже не будет таким, какое я хорошо помню.

– Тогда ищи самца, – сказала она, вздохнув. – Самка пообедает твоей печенью, не успеешь сделать и трёх прыжков на её пляже. Иди, если решился, но иди сейчас. Появляются прихожане, а И в этот момент превращает плоть твоей женщины в холмы и кратеры.

Волосяное платье анахоретки сошлось над её ртом, и она опять скорчилась у стены, раскачиваясь вперёд-назад, с впечатляющей точностью изображая безумие. В тот самый день я покинул Розовый купол и обратил свою ступню к Нуру и её красным утёсам.

Я шел рядом с Хаимом, который, поведав свою историю, стал прыгать медленнее.

– Жаль, что мой народ всё так усложнил для тебя. Мы действительно взяли у Грифонов больше положенного. Нам стыдно за это.

– Но вы по-прежнему охотитесь на бедных тварей. И вообще, как можно «взять положенное» из того, что тебе не принадлежит?

– Ты не понимаешь, потому что не из Окулюса. Наша ошибка не в том, что мы охотились на Грифонов, а в том, что расшатали равновесие войны между нами. Золото Грифонов наше по праву и по силе, нас благословило Четвёртое моргание Всемирного ока. Однако нам следовало удовлетвориться тем, что мы должны были взять, и не искать золота сверх необходимого. Без Окуляра мы ничто! Золотой глаз делает нас аримаспами. Как можно отказаться от того, в чём заключается наша суть? Как смеют Грифоны отказывать нам в этом, даже если они последние в роду?

Хаим почесал грязную голову.

– А что именно делает Окуляр?

– Выкованный согласно ритуалу Оба и вставленный в глазницу Короля, он наделяет его силой десятерых и сроком жизни в три раза дольше обычного. Окуляр может заглянуть далеко за пределы нашего королевства, в города и дикие земли на другой стороне мира. Он позволяет править народом, воздействовать на него и передавать своё видение племени. Он видит куда больше одного племени и одной жизни, потому что его собственная жизнь трижды встречает смерть тех, кого он любит. Окуляр притягивает к себе взгляд Всемирного Ока, благодаря ему выживает наш народ. Без него Око отвернётся от нас, и мы исчезнем с лица земли.

Мой голос звенел от пыла – я излагал догматы веры отцов моего отца.

– И несмотря на такую прозорливость, ни один из ваших Королей не увидел, что род Грифонов прервётся и для вашего Окуляра не останется золота?

Я пожал плечами.

– Око что-то даст нам взамен. Они бездумно сотнями поедали наших лошадей, пока не сожрали все стада. Почему мы должны потерять больше, чем они?

Хаим покачал головой – как большинство чужаков, он не мог смириться с превосходством наших нужд и очевидностью того, что Грифоны должны нам покориться. Я был слегка разочарован. В конце концов, я понял, что ему необходимо упокоить свою женщину.