Геббельс. Портрет на фоне дневника - Елена Ржевская

Геббельс, используя ситуацию, занят «закупкой за границей кинотеатров в больших размерах». Этим он занялся под грохот войны. «Нам принадлежат уже сейчас крупнейшие и самые лучшие театры в Париже и Марселе, а главным образом на Балканах. Владение кинотеатрами является лучшей гарантией для проникновения немецких фильмов за границу».

Приобретаются они сейчас совсем по дешевке в качестве личной собственности. Происходит это «совершенно бесшумно и незримо, в большинстве случаев через подставных лиц». Геббельс намеревается забрать в свои руки средства культуры «в качестве, так сказать, хозяина дома», – он имеет в виду пространство Европы. «Если театры, радиостанции и кинопроизводство принадлежат мне, то так или иначе я определяю, что именно нужно играть, говорить и снимать. Кто после этой войны будет владеть средствами духовного руководства, тот будет определять будущее». Он рассчитывает, что после войны «будет создан самый большой концерн по руководству культурой и пропагандой, какой когда-либо до сих пор видела история». И конечно же во главе с ним, д-ром Геббельсом.

«ДОХОДИЛО ДАЖЕ ДО ПАНИКИ»

Еще в последней записи от руки, 8 июля, Геббельс, обдумывая задачи пропаганды на текущий момент войны, оговаривает: «Слишком умная пропаганда тоже не пропаганда». Впрочем, это давно предписано Гитлером и не раз прилежно повторено Геббельсом: «Способность восприятия масс очень ограниченна и слаба, – писал Гитлер в «Майн кампф». – Принимая это во внимание, всякая эффективная пропаганда должна быть сведена к минимуму необходимых понятий, которые должны выражаться несколькими стереотипными формулировками… Самое главное… окрашивать все вещи контрастно, в черное и белое».

Упрощенность, доходчивость концепции Гитлера и принцип повторов одних и тех же положений снискали ему, как считают исследователи, отзывчивость и успех у масс.

В тот же день, 8 июля Геббельс в ставке получил от Гитлера установки для пропаганды. И пропаганда Геббельса заработала со всей интенсивностью, «несколькими стереотипными формулировками» вколачивая, что это вовсе не Германия, а Советский Союз изготовился всеми вооруженными силами напасть на Германию. И, отражая занесенный над фатерляндом удар, а кое-где уже и попытки нападения, фюрер в последний момент, опережая врага, отдал приказ немецким вооруженным силам вторгнуться на территорию Советского Союза и уничтожить военную силу врага. Эта версия нужна была для внешнего обихода – перед миром. Для психологической поддержки германской армии. Встретившая впервые такое упорное сопротивление, такую мощь артиллерийского огня («доходило даже до паники»), неся потери, она должна осознать, от какого опасного врага она уберегла фатерлянд, и сражаться еще ожесточеннее. Нужна эта версия была и для внутреннего обихода, чтобы поднять напряжение и мобилизованность населения, полагавшего, что уже достаточно «навоевались», едва выходившего из шока от внезапной новой войны и не подготовленного к тому, что немцы на полях сражений тоже смертны. Надо было внушить, что немецкие вооруженные силы вынужденно и жертвенно отбивались от подступившего противника.

Сам Геббельс, как и Гитлер, сознавал, что никаких военных действий со стороны Советского Союза не ожидалось. Сталин страшится войны, не раз записывал Геббельс, у него не хватит мужества воспользоваться даже возникшей в какой-то момент выгодной ситуацией, чтобы нанести превентивно удар по германским силам, максимально эффективный. И Геббельс язвительно подчеркивал, что Сталин дрожит от страха перед Гитлером, как кролик перед удавом. Донесения германского посла Шуленбурга из Москвы, о чем я уже писала, подтверждали, что Советский Союз не ввяжется в войну ни при каких обстоятельствах, лишь только защищаясь от нападения.

«Все его помыслы и действия, – пишет маршал Жуков о Сталине тех предвоенных дней, когда Г. К. Жуков был начальником Генштаба, – были пронизаны одним желанием – избежать войны и уверенностью в том, что ему это удастся». «Сталин не хотел воевать. Мы были не готовы… – сказал мне Г. К. Жуков. – Он готов был, по-моему, на уступки».

В своем заявлении (оно предъявлено на Нюрнбергском процессе) фельдмаршал Паулюс сообщал, что в сентябре 1940 года он был привлечен к работе над оперативным планом нападения на Советский Союз, условно именовавшимся «Барбаросса». Он воспроизвел в заявлении оперативную задачу: захват Москвы, Ленинграда, Киева, Украины, Северного Кавказа и т. д. – чисто агрессивный план. «Оборонительные мероприятия планом не предусматривались вовсе».

«БОЛЬШЕВИКИ ДЕРУТСЯ УПОРНО И УПРЯМО»

1 августа 1941. Гадамовский возвращается с фронта и из Ставки фюрера… Большевики дерутся упорно и упрямо, но их наступлению, а также обороне все же не хватает решающего размаха. Это ведь славянский народ, который при решающем столкновении с германской расой всегда терпит поражение… Впрочем, в Ставке фюрера о положении судят чрезвычайно оптимистично… Открыто признают, что ошибочное приблизительное определение советской боеспособности ввело нас в некоторое заблуждение. Большевики все же оказывают более сильное сопротивление, чем это нами предполагалось, и прежде всего, они располагают материальными средствами в большем масштабе, чем мы себе представляли.

Геббельс приказал изготовить плакаты и развесить их на оккупированной территории России, изображающие хорошее отношение немецких солдат к коренному населению. При этом стиль плакатов должен отличаться от тех, что распространялись на Западе, потому что «восточный человек… знает лишь систему, в которой имеются только господа и слуги…». «С фронтов продолжают поступать хорошие известия. Будем надеяться, что нам удастся теперь окончательно сломить большевистское сопротивление» (3.8.1941).

4 августа 1941. Не приходится сомневаться в том, что англичане заключили тайное соглашение с большевиками о будущем разделе Европы. Только этим можно объяснить заключение соглашения между Москвой и польским эмигрантским правительством. Получается впечатление, что большевикам хотят в случае победы предоставить для господства всю Восточную Европу.

7 августа 1941. В оккупированных областях всюду крайне обострилось положение. Медленное продвижение на Востоке льет воду на мельницу наших врагов… Фюрер решил, что уже сейчас надо начать транспортировать обратно украденные французами в Германии культурные ценности, так как, конечно, будет гораздо труднее при усилении «сотрудничества» потом начать говорить на эту щекотливую тему… Я проведу это дело вместе с гестапо… Я также считаю неправильным, что сейчас борьба против церкви практически развивается во всех деталях. Такие проблемы можно будет решить после войны одним росчерком пера… Если бы мы до захвата власти показали бы подробно все то, что станем делать после того, как добьемся власти, мы никогда не добрались бы до нее.

Геббельс велит давать сводки с Восточного фронта «ухарски и дерзко», добиваясь психологического воздействия на население. «Но новое положение на фронте не принесло стольких успехов в психологическом отношении, как этого, собственно говоря, можно было ожидать. Лучшей пропагандой являются, конечно, наши победы… Хуже будет, если нам не удастся до начала зимы закончить восточный поход, и весьма сомнительно, что это нам удастся…»