Примкнуть штыки! - Сергей Михеенков

– Особенно когда драпаешь, – усмехнулся Алёхин.

Алёхин, его друг Алёхин, дважды сегодня выполнивший задание, чувствовал себя героем.

– Истинная правда! – не смигнул Зот. – Да только правда и то, что, когда все бегут, бежать надобно и тебе. Иначе – пуля. Или плен. Вы, ребята, не бегали, что вам об этом рассуждать? Бежишь-то не ты сам. Совесть-то вроде за окоп ещё держится, винтовку дёргает, а жизнь уже там, за окопом, уже в лес спасаться понеслась…

Зот остановился, шевельнул плечами под туго врезавшимися лямками тяжёлого вещмешка, и сказал без всякой злобы и обиды:

– Вы, подольские, чистенькие вон да сытые прибыли сюда. Не видали вы нашей беды. У вас вон и кухня полевая, и ранетых сразу в тыл вакуируют. И патронов вдоволь. А мы сухарём в кармане убитого разживались да в луже его размачивали… И коли ранило, то ложись и помирай. Вот какие мы к вам пришли. А вы, не в обиду будь сказано, ещё и недели в окопах не прожили, а уже не краше нас стали.

– Полевая кухня не наша, – сказал Воронцов. – Десантники из Юхнова приволокли. А другая – трофейная. Первые два дня вообще только сухпай.

– Всем нам тут хорошо, сержант, – подытожил Зот. – Я ж не в укор вам…

– Ты, Зот, расскажи им про генерала, которого на переправе мы раз видели, – вмешался в разговор другой боец.

– Помолчи, Васяка. – Зот сдержанно покашлял в красный костистый кулак.

– А что тут такого? Про начальство нельзя, что ли? – Боец оглянулся на Зота, на Донцова; видно, не терпелось ему рассказать курсантам про генерала на переправе, о котором знали и Зот, и Донцов, но без разрешения которых он как самый молодой рассказывать не мог.

– Давай-давай, трави про своего генерала, – подзадорил бойца Алёхин.

– На Десне было дело… – Васяка снова оглянулся на своих товарищей, те одобрительно молчали. – Налетел он на нас, как «музыкант». Так мы на Десне пикировщиков называли. С палкой! Сперва комбата отходил, потом лейтенантов, да и нам, кой-кому, кто поближе оказался, тоже той палки генераловой досталось. Орёт: почему, мол, позицию оставили? Позади, кричит, для вас земли нет! Винтовку даже чью-то схватил. Раз ты, комбат, трус и размазня, говорит нашему капитану, то я сам их в бой поведу. Палку, слава богу, бросил. И тут немцы снова из миномётов ударили. Увидели, что мы стадом стоим, и взяли в вилку. Так генерал тот, не знаю уж, кто он нам был и кем по должности доводился, передом бежал да ещё и подпрыгивал, чтобы поскорее до лесочка добежать!

– Это точно, – усмехнулся Зот. – Рядом со мною шпорами гремел. Я вроде бегать уже научился, а тут насилу поспеваю за ним! Толстый такой генерал. Видать, какой-нибудь штабной. Живот так и мотался, вроде как сам по себе бёг, впереди генерала. И если бы не портупея, точно убёг бы вперёд…

Бойцы засмеялись. Видать, не раз уже Зот рассказывал им эту байку. И всякий раз она их тешила.

– А что, – рассудил Зот. – Вот окончится война. Приду я домой. А мне скажут: где ж ты, Зот Федотыч, воевал, где твои медали и видел ли ты генерала? Медали – дело наживное. А вот генерала я уже видел. Ты-то, Васяка, небось завидуешь мне? Ты ж впереди нас бежал? Так? Вот и не сподобился. Не видел ты того генерала, как он бежал. А рассказывать вот горазд. А я хорошо рассмотрел и генерала того, и его живот. Как они бежали наперегонки.

Воронцов поднял руку. Они остановились. Прислушались. Канонада теперь доносилась с юго-запада.

– Так, ребята, кончай трёп. Подходим. – Воронцов снял с плеча автомат. – Алёхин, пойдёшь впереди. Ты дорогу знаешь. Бери правее, чтобы не напороться на них, если они выставили боевое охранение.

Впереди темнел сосняк. За сосняком – излучина реки. За излучиной – деревня. А в деревне, в крайней избе у переезда, те непонятные немцы с пулемётом. Возможно, они уже ушли. А возможно, нет. Контролируют переезд и старый мост. «К деревне наобум приближаться нельзя, – думал Воронцов, – нужна разведка. Кого послать? Снова Алёхина? А бойцы старшины Нелюбина вроде ничего, бывалые ребята».

Севернее тоже гремело и перекатывалось по всему горизонту. Они бились здесь, на Извери, на полпути от Смоленска к Москве, и не знали, что же в действительности происходит вокруг. Канонада, от которой вздрагивала земля и рябью покрывалась вода в реке, слышалась то правее, то левее, то, казалось, уже позади, в тылу. Они уже догадывались, что бои идут повсюду. Но что на самом деле происходило вокруг, чья брала и чем это грозило им, уцепившимся за этот призрачный рубеж на перекрестье Варшавского шоссе и реки Извери, знать они не могли. Потому что полной картины происходившего в те часы и дни на фронтах и участках обороны от Можайска до Брянска не знали даже в Ставке.

Их небольшой отряд оказался на одном из главных направлений наступающих на Москву дивизий группы армий «Центр». Они ещё не знали, почему немцы так осторожничают. Почему после неудачной атаки при поддержке танков не повторяют её снова? Почему действуют сравнительно небольшими подразделениями? Не знали они, что под Вязьмой окружены пять наших армий, что все силы, в том числе и 57-го моторизованного корпуса, немцы перебросили туда, но что теперь они возвращаются, и дни, даже часы их стояния на реке Извери сочтены. Они не знали, что несколькими днями раньше, левее Варшавки, под Брянском, группа генерала Ермакова нанесла контрудар по 47-му корпусу 2-й танковой группы Гудериана. Однако контратакующие соединения Красной Армии в бой вводились не купно, а частями, в разное время и на различных направлениях, при слабой огневой поддержке, и немцы с лёгкостью парировали удары и наносили свои. Танковые лавины, поддерживаемые с воздуха самолётами 2-го Воздушного флота люфтваффе, буквально смели порядки группы Ермакова. Вскоре передовые части 47-го танкового корпуса захватили Севск, а дивизии 24-го корпуса, наступая на орловском направлении, углубились в нашу оборону до восьмидесяти километров. Группа генерала Ермакова и две дивизии 13-й армии генерала Городнянского оказались в окружении. В это же время севернее Варшавского шоссе танковая группа генерала Гота прорвала позиции Западного фронта на стыке 19-й и 30-й армий. А двенадцать дивизий генерала Гёпнера концентрированным ударом разметали оборону 43-й армии. Наши войска, уступавшие противнику на этом участке общего фронта в пять раз по количеству солдат, в тринадцать раз по плотности артиллерийского огня и в четырнадцать раз по танкам, не выдержала удара.

Немецкая авиация, почти полностью контролировавшая воздушное пространство над развернувшейся на подступах к Москве гигантской битвой, нанесла точечные бомбовые удары по командным пунктам армий, корпусов и дивизий. Их местонахождение разведка определила заранее и при подлёте эскадрилий для точности бомбометания наводила сигнальными ракетами. Управление войсками на многих участках обороны Красной Армии было потеряно. 3 октября танки Гудериана вошли в Орёл. Впоследствии Гейнц Гудериан в своей книге «Воспоминания солдата» напишет, что «захват города прошёл для противника настолько неожиданно, что, когда наши танки ворвались в Орёл, в городе ещё ходили трамваи». Войска Брянского фронта оказались под угрозой окружения. 4 октября к северу от Варшавского шоссе в районе Холм-Жирковского группа генерала Болдина заняла оборонительный рубеж и встала насмерть. Болдинцы подбили тридцать восемь танков противника. Генерал Гот, потрясённый потерями в своих лучших дивизиях, отдал неожиданный приказ остановиться. 6 октября обескровленные в изнурительных боях с превосходящими силами противника начали отходить, покидать свои позиции, прикрываясь арьергардами, корпуса и дивизии 19-й армии генерала Лукина, 20-й армии генерала Ершакова и 24-й армии генерала Ракутина. Их атаковали шестнадцать немецких дивизий. На отдельных участках отход захлёстывала стихия бега. Но положение тут же восстанавливалось. Немцы спешно перебросили сюда свежие силы со стороны Спас-Деменска, Милятина, Юхнова и замкнули вяземское кольцо. В окружение попала также 32-я армия генерала Вишневского и группа генерала Болдина.