Воровская правда - Евгений Сухов

— Да.

Фотография пожелтела, но лица были видны хорошо.

— Мы тогда после одного дела возвращались. Ковырнули один банк, хрустов нагребли. Вот веселье и плескало через край.

Владислав с интересом рассматривал старую фотографию. Снимок передавал настроение ребят. Они были молоды, каждому казалось, что впереди его ожидает веселая разухабистая жизнь. Парни стояли, обнявшись, и выглядели очень довольными. Никто из них не предполагал тогда, что через десяток лет судьба разведет их: один из них ссучится, другой будет расстрелян своим же подельником, а третий — так и останется вором!

Заки Зайдулла выглядел на фотографии непростительно зеленым. На лице ни одного шрама. Взгляд прямой и слегка наивный. Он напоминал херувимчика, спустившегося на землю. Но уже в то время Мулла был признанным вором.

Варяг узнал бы Беспалого-старшего, даже если бы Мулла не сказал ему об этом. Нынешний хозяин удивительным образом походил на отца — Тимофея Беспалого. Тот же поворот головы, та же улыбка, вот только глаза другие, с грустинкой, что ли… Видно, уже подозревал о своей ссученной судьбе.

Варяг вернул фотографию. Мулла бережно заложил ее между страниц Корана и произнес:

— А знаешь, тебе пришла малява.

Порывшись в карманах, он вытащил небольшой клочок бумаги, исписанный ровным почерком. Такие строчки обычно получаются у старательных первоклашек, успешно осваивающих азы чистописания.

— От кого? — спросил Варяг. Но тут же мгновенно узнал почерк автора — так мог писать только один человек. Егор Сергеевич Нестеренко.

— Прочтешь, узнаешь, — не сумел скрыть лукавой улыбки Мулла. Улыбка свидетельствовала о том, что он знает больше, чем говорит.

Варяг не сомневался, что Нестеренко все время думает о нем и делает все, чтобы он побыстрее оказался на свободе. И не только отеческой заботой, которую Варяг ощущал со стороны Егора Сергеевича всегда, были продиктованы действия Нестеренко. Варяг как никогда сейчас был нужен на воле. Любой ценой. От этого зависела судьба криминальной империи, годами выстраиваемой Нестеренко. От этого зависели и воровские традиции, на которые сейчас шла атака со всех сторон.

Варяг взял маляву и спросил старика:

— И как же к тебе попала эта грамотка?

— А ты думал, что я только молитвы могу читать да кокаин нюхать? — улыбнулся Мулла. Лицо его напоминало старинный портрет — оно было испещрено морщинами и многочисленными шрамами, изрезавшими смуглую кожу на множество неровных лоскутов. Количество морщин увеличивалось, когда он улыбался. — Не расколюсь, Варяг, не надейся, у меня тоже есть кое-какие секреты. Но знай, что без моего участия эта малява на зону не попала бы.

Варяг развернул маляву. Бумага была мятой, буквы во многих местах почти стерты, но записка читалась. Владислав нисколько бы не удивился, если бы Мулла поведал трогательную историю о том, что при переправке малявы на зону гонцам во время обысков пришлось прятать ее чуть ли не в заднице.

Нестеренко сразу начинал с главного:

«Твоим освобождением занимаюсь крепко, но слишком много людей заинтересовано в том, чтобы убрать тебя подальше. Мне сложно бороться с ними, но со своей стороны я делаю все возможное».

Варяг понял это по-своему: потерпи, мол, возможно, тебе придется посидеть некоторое время на нарах.

«Будь осторожен, даже в кругу друзей могут найтись люди с чертовой отметиной. Тот, кто сдал тебя, уже отдыхает».

Владислав и в этих словах уловил второй смысл: не доверяй даже ближайшему окружению. Вторая фраза особых толкований не требовала.

«Мне стало известно, что там есть человек, который следит за каждым твоим шагом. Если тебе станет нечем дышать, так не мучайся — попробуй выйти на свежий воздух».

Варяг внимательно перечитал последнюю фразу.

Побег!

Егор Сергеевич предлагал ему побег. Он словно почувствовал, что Владиславу невмоготу стало созерцать серое, вечно унылое небо Заполярья.

Варяг знал о том, что это был план «Д», который в свое время разрабатывал Нестеренко на самый крайний случай. Видно, этот случай уже наступил. В некий назначенный день все воровские зоны России поднимут бунт, который до основания сотрясет лагерную систему. По приказу будут «разморожены» десятки российских лагерей, и бродяги высыплют из бараков на территорию зон, как семечки из дырявого кармана. Для начала глухое непонимание нужд российского зэка перерастет в легкое заигрывание с блатными — самой реальной силой всех лагерей. А отсюда уже недалек тот момент, когда можно будет навязать администрации воровскую волю.

Бывали случаи, когда заключенные добивались смещения барина. Часто бунт в колонии напоминал шторм, после которого со своих теплых мест, без содержания и пенсии, слетали крупные тюремные чины. В таких случаях начальство готово было идти на любые компромиссы с главарями бунтовщиков, а приглашение воров к сотрудничеству становилось обычной практикой. Варяг знал, что в этот раз в колониях будут требовать его освобождения.

Параллельно со всеобщим неповиновением законные проведут еще несколько страшных акций: в Москве будет взорвана станция метро, в Питере одновременно объявится сразу несколько серийных убийц, и общественность будет раздражена бездеятельностью властей. В Самаре, в Казани и в Екатеринбурге будут застрелены несколько высокопоставленных функционеров. Затем будут учинены перестрелки с милицией: за хорошие бабки «отмороженные» забросают гранатами пару-тройку районных отделений, будет предпринята попытка освободить законных, томящихся в Крестах и Владимирском централе. Беспорядки в крупнейших городах будут напоминать события семнадцатого года. Все акции будут спрессованы в какие-то две-три недели, и у российского обывателя создастся впечатление, что страна стремительно движется к криминальному беспределу. Будет поднята волна такой силы, что она легко преодолеет Атлантический океан и доберется до преуспевающей Америки.

А уж та-то заголосит!

Следующий этап будет состоять в том, чтобы расшевелить серьезную прессу, а начнется кампания с писка мелких газетенок, падких на сенсации.

И вот с этого момента начнется заключительный этап операции — на высшие милицейские чины начнут давить все: общественные организации, исполнительная и карающие власти, Старая площадь, «большой дом» на Лубянке и еще черт-те знает кто. Милиция будет напоминать больного льва, которого сможет пнуть даже трусливый заяц.

Сначала в прессе мелькнет статейка: а не пора ли, мол, навести порядок силами самих же преступных группировок — и это будет лишь пробный шар, на который, словно рыба на наживку, бросится разозленный обыватель, готовый заплатить за свое благополучие даже такую цену. Затем в нескольких центральных газетах появятся публикации крупных ученых, в которых на исторических примерах будут показаны случаи, когда на преступность набрасывали узду бывшие же уголовники. А влиятельные юристы будут задаваться вопросом — не лучше ли освободить некоторую часть законных, провести амнистию для них, и тогда они сами наведут порядок в своих владениях?