Морально безнравственные - Вероника Ланцет

комнате, потому что это нарушит ее режим сна.

Я ошарашено смотрел на нее, уверенный, что с ней что-то серьезно не так.

Тем не менее, я взял Луку в свою комнату и продолжал кормить его каждые два часа, почти не высыпаясь.

В какой-то момент, устав от ее нового отношения, столкнулся с ней, но был встречен тихим насмешливым взглядом. Она сказала, что я все выдумываю.

Интернет оказался более просвещенным, и я начал верить, что, возможно, она страдает от послеродовой депрессии. Учитывая травматическое событие и последующие роды, я не могу ее винить. Поэтому я решил дать ей немного передышки, надеясь, что в какой-то момент она вернется к нам.

Тем не менее, это означает, что я буду заботиться о Луке полный рабочий день.

— Сынок, ты меня слушаешь, — трясет меня отец, и мои глаза резко распахиваются.

Когда в последний раз у меня была полноценная ночь сна?

— Извини, ты можешь повторить?

— Тебе нужно нанять няню. Ты не можешь продолжать в том же духе, Энцо. Мой отец смотрит на меня скептически.

— Нет. Я не доверю Луку никому другому, — резко отвечаю я. Кому угодно, кроме Аллегры, но сейчас я бы и ей не доверил.

— Сынок, это женская работа. У тебя есть более важные дела. Скоро встреча с русскими. Только не говори мне, что ты собираешься взять на встречу своего ребенка? Они все рассмеются тебе в лицо, и прощай сделка.

— Я справлюсь, хорошо?

— Нет, не справишься. Ты наймешь няню и все. Я не хочу, чтобы мой наследник был предметом шуток, потому что он хочет играть роль заботливой няньки.

— Он мой сын, отец, — я стиснул зубы, пытаясь сдержать себя от крика.

— Он может быть твоим сыном и на расстоянии. — Отец качает головой, сдвигая очки на нос, чтобы изучить какие-то документы — знак того, что меня освободили от должности.

После обеда я веду Луку к маме Марго и радуюсь тому, что они так хорошо ладят, ведь она будет неотъемлемой частью его жизни.

— Я хочу, чтобы ты стала его крестной матерью, — прошу я ее, когда она держит Луку на руках, с любовью глядя на него.

Как должна была сделать Аллегра.

Не пойду туда.

— Конечно, буду. Он мой маленький ангел, — она наклоняется, чтобы поцеловать его в нос, а затем снова поворачивается ко мне.

— Как твоя жена. Роды тяжелы для женщин. Надеюсь, ты не давишь на нее, чтобы... — она прервалась, когда я начал смеяться.

— Это последнее, о чем тебе стоит беспокоиться, мама.

Дело не только в ее внезапном изменении отношения, но и в том, что в ней есть что-то физически неприятное. За то время, что ее выписали из больницы, у меня не было ни одной похотливой мысли о ней, хотя ее фигура стала более пышной, более очаровательной от наполненности материнства.

Я смотрю на нее и ничего не чувствую.

Я стыдился себя, думая, что она прошла через такое испытание, чтобы подарить мне Луку, а теперь мне противно от ее тела.

— Будь добр к ней. Она, наверное, сейчас слаба, как физически, так и эмоционально.

Я внимательно слушаю советы мамы, обещаю вести себя хорошо и помнить о душевном состоянии жены.

Но когда я возвращаюсь домой, меня снова поражает разница в поведении Аллегры. Она кричит приказы Ане и другим сотрудникам, ее голос полон раздраженного превосходства.

— Аллегра, — начинаю я, и она наконец поворачивается ко мне, — заткнись.

Я говорю, хватая ее за руку, чтобы отвести наверх.

— Что?

Она имеет наглость хлопать на меня ресницами, как будто я попадусь на эту уловку.

— Я понимаю, что ты через что-то проходишь, но это не значит, что ты можешь оскорблять персонал, — я говорю ей, а она просто пожимает плечами.

— Я собираюсь уложить Луку спать, — не оглядываясь, я направляюсь прямо в свою комнату, купаю его и одеваю в чистую одежду, прежде чем лечь с ним на кровать.

Мне было проще просто спать с ним рядом, чем перемещаться туда-сюда между кроватью и колыбелью.

Только когда у Луки начались колики, я наконец сдался и нанял новую сиделку, потратив несколько часов на изучение резюме и собеседование со всеми потенциальными кандидатами, прежде чем одобрил миссис Маршалл, тридцатилетнюю женщину, которая, похоже, умеет обращаться с детьми.

Появление сиделки пришлось как нельзя кстати к крестинам Луки, и отец дал понять, что это скорее деловая сделка, чем что-либо еще, поскольку на празднике будут присутствовать русские.

За день до крестин я ложусь спать, надеясь, что мне удастся выспаться. Едва я задремал, как почувствовал, что кто-то скользнул под простыни рядом со мной.

Я резко просыпаюсь и вижу, что Аллегра соблазнительно смотрит на меня, ее язык украдкой облизывает губы, а взгляд блуждает по моей обнаженной груди.

— Иди спать, Аллегра, — говорю я ей, не в настроении для чего-либо. Она дуется, приближается ко мне, пока ее рука не оказывается на моей груди и не спускается вниз.

Поймав ее, я отталкиваю ее.

— Я же сказал тебе спать, — почему так происходит, что я смотрю на нее и ничего не чувствую?

— Ты больше не хочешь меня? — она смотрит на меня из-под ресниц, пытаясь придать лицу обиженное выражение.

— Ты все еще восстанавливаешься, — я отвечаю отрывисто, не желая слишком зацикливаться на отсутствии влечения к ней или на том, что она чувствуется для меня совершенно незнакомой. — Иди спать, — повторяю я.

— Я могу сделать так, чтобы тебе было хорошо, — ее рука тянется к моим брюкам, но я ловлю ее запястье в воздухе, крепко сжимая ее руку, пока она не вздрагивает от боли.

— Что ты не поняла, когда я сказал: «Иди спать”? Сейчас же!

Я сбрасываю ее с кровати, и она, похоже, понимает, что я хотел сказать, так как начинает карабкаться, раздувая ноздри.

Черт возьми, как это может быть моя Аллегра?

Это моя последняя мысль, когда усталость настигает меня, и я засыпаю.

На следующий день вечеринка в самом разгаре, родственники, о которых я даже никогда не слышал, приходят целовать меня в щеки и поздравлять с рождением сына. Но больше всего я ненавижу то, что Луку выставляют напоказ, как проклятый предмет.

Несмотря на то, что мне приходится общаться со всеми, включая русских, мои