Естественный отбор - Александр Звягинцев

Ольга снова приложилась к рюмке с коньяком, после чего вытащила из сумочки свидетельство о рождении ребенка.

— Вот тебе документы. Лучше ты для нее матерью будешь, чем какие-то паршивые приживалки.

Аня слишком долго сдерживала слезы. После ухода Ольги она не выдержала и громко всхлипнула, прижав к губам платок, в который было завернуто свидетельство о рождении ребенка.

С Засечным можно было ссориться по десять раз на дню. Теперь он зазевался за рулем, глазея на красотку. Все приговаривал из машины: «Девушка, а девушка… Может, подвезти вас или обогреть в салоне?.. У меня печурка справная».

Ну и в конце концов заплутался в ночной Москве. Ведь бывал-то здесь давным-давно.

Скиф ему в деликатной форме намекнул на ротозейство и недисциплинированность. Засечный разразился трехэтажным матом, развернулся и поехал ночевать к деду Ворону.

Пришлось Скифу самому без конвоя везти домой славянофила в бобровом воротнике и такой же боярской шапке. Под шубой у того была атласная косоворотка с вышитыми золотыми петухами. Всю дорогу пьяный ревнитель чистоты крови русского народа костерил жидов и полужидов, пока не заснул.

Скиф сам взялся волочь тяжелую тушу на пятый этаж пешком по лестнице в доме без лифта. Долго звонил в дверь, наделал переполоху у соседей.

Наконец отворила дверь жена славянофила и всплеснула короткими пухленькими ручками:

— Азохэнвей, допился, бродягес, шо тибе добрие люди на спине приносят!

Скиф не захотел наблюдать расправу над пассажиром и, посмеявшись, вернулся в машину.

Возле нее он нашел задумчивого гаишника, который скучал у капота его «Мерседеса». Толстый, мордастый, с роскошными усами, ну просто картинка.

Он по ночному времени не стал козырять обладателю «Мерседеса», а еще более задумчиво вгляделся в его глаза:

— Хорошо стоим?

— Да не-е, командир, все в порядке. Клиента подвез, — скороговоркой ответил Скиф и полез в карман за документами.

— Клиент стоит?

— Какой там стоит — в горизонтальном состоянии, — приветливо ответил Скиф и вслед за документами приготовил деньги.

— А знак стоит? — ткнул жезлом в темноту гаишник. Впереди на темном столбе что-то неясно просматривалось.

— Какой знак?

— «Остановка запрещена для всех видов транспорта»! Будем оформлять протокол?

— Прости, начальник, — тьма-тьмущая. Знаешь, я тут кое-что подзаработал…

— Тут цифры на квитанции не разобрать — пошли ко мне в машину.

Они сели в милицейскую машину. Гаишник включил свет, повернулся к нему с улыбкой и снял шапку. Его лицо показалось Скифу знакомым.

Тот протянул ему руку и уронил в усы:

— Алейкум салям, Скиф!

— Ассалям виалейкум! — машинально ответил Скиф, глядя в пышущее здоровьем лицо.

Тот еще раз улыбнулся, пожал протянутую руку и произнес на дари знакомую всем отпахавшим афганскую войну фразу:

— Хубасти?

И повторил по-русски:

— Как дела?

— Нормально, — ответил Скиф, и, вглядевшись в лицо гаишника, он, не скрывая удивления, произнес: — Боже мой, ты, Ч-ч-ч…?

Но милиционер приложил палец к губам:

— Понятно, обрадовался, но зачем так громко?..

Оба приподнялись и с жаром обнялись, как принято у фронтовиков-афганцев.

* * *

Шакал в Афганистане порой завоет так, будто младенец заплачет. А потом по всему ущелью истеричный хохот и вой эхом отдается. Стреляли в них почем зря, где только не встретят! Не любили солдаты эту собачку. И было за что…

Рассказывали, что шакал может спящему солдату кожу на лице слизать до мяса и даже член откусить, так что спящий и не проснется. И это благодаря тому, что на языке шакала вроде бы слюна такая обезболивающая…

Непроглядная ночь. Шакалы смолкли, будто прислушивались к громкому шепоту на посту и звенящей тишине, готовой в любой момент взорваться трассирующими очередями и замогильным воем мин.

— Татарчук, сукин кот, — окликнул постового Скиф, — с кем ты там шепчешься?

Три бронетранспортера ожидали за перевалом выхода связника из-за линии фронта, если таковая только была в этой неразберихе, которую потом назовут афганской войной.

— Перебежчика спымали, та'щ кап'тан. Брешет, шакал, что только с вами разговаривать будет. Мы ему чуть башку не отвертели, а он молчит и шипит, как дикий кот.

— Давай его сюда.

Два солдата привели замотанного в рваные тряпки дервиша в козлином колпаке и с высокой клюкой в руке.

— Кто такой? Развяжите ему рот!

Пленный помотал головой, словно пробуя, цела ли шея, потом просипел:

— Говорить глаз в глаз нада!

Он закатил блестящие во тьме глаза, показывая, что их слова может слушать только Всевышний…

…Задание тогда выпало Скифу пустяковое. Майор Чугуев с вечера выехал на встречу со своим связником и до сих пор не вернулся. По плану запасного варианта его должны были подстраховать у перевала десантники и ждать до рассвета.

— Не верьте духу, та'щ кап'тан, — с тревогой в голосе, заботливо прошептал Татарчук. — Заведет он вас в чужую петлю.

— Помолчи, отойди в сторону. Пусть расскажет.

Ночь мягко затушевывала черты на смуглом лице перебежчика, блестели лишь глаза и зубы.

— Я Муса из Газни… Послал майор Чугуев… Хабибулла худой разговор сделал: Чугуев руки-ноги связать, в зиндан бросить хочет… Худо будет майор… Говорил: никому не говори, только капитан Сквурцо… Ты полковник не говори, худо будет майор… Бери теперь два солдат, за мной айда…

Скиф оставил группу на старшего лейтенанта Василько и с двумя проверенными скалолазами отправился за перебежчиком. Тот, словно кошка, видел во тьме — за всю дорогу никто не оступился, ни разу не сбились с тропы.

В небольшое селение, прилепившееся к склону горы, вошли к рассветным сумеркам. Муса показал на дом, ютившийся на самом верху склона. Скиф внимательно оглядел его и окрестности в ночной прицел. Сквозь щель приоткрытой двери мерцал каганец из бараньего сала. Двое духов с кривыми ножами и автоматами «ППШ» дремали на корточках у дувала, метрах в десяти от двери.

— Кяриз… Там майор, — сказал Муса и показал на колодец за домом.

— Снять часовых! — шепнул Скиф двум сержантам, и те, зажав в зубах ножи, увертливыми змейками поползли к дому.

Два вскрика, слившиеся с шакальим воем, даже не прервали стрекота ночных цикад. Только вылезла на шум лохматая овчарка с обрезанными ушами. Она полизала кровь у мертвых часовых, лежавших на земле с перерезанными гортанями, потом села у входа и тоскливо завыла на плывущую над горами полную блеклую луну. Из дома вылетела деревянная чурка и попала в собаку. Она отскочила и вновь заскулила. Новая чурка заставила ее, поджав хвост, броситься по тропе вниз, к селению.