Мореплаватели XVIII века - Жюль Верн

«Трудно представить себе, – рассказывает он, – более живописный остров; посредине примерно на тысячу саженей возвышается гора, которую можно увидеть за восемнадцать, двадцать лье; там, очевидно, берут начало потоки, орошающие остров. Местность очень полого спускается к морю, откуда мы видели расположенные амфитеатром поселения. Земля, как нам показалось, была возделана и на склонах горы до очень значительной высоты. С помощью подзорной трубы мы могли различить границы полей, раздробленных на очень мелкие участки, что служит указанием на большую плотность населения. Самые разнообразные оттенки зеленого цвета, свойственные различным культурам, придавали ландшафту острова еще большую прелесть».

Условия для определения долготы и широты оказались очень благоприятными; это было тем более важно, что никогда еще ни один европейский корабль не проходил в здешних морях, показанных на картах того времени лишь на основании китайских и японских карт, опубликованных иезуитами.

25 мая «Буссоль» и «Астролябия» вошли в Корейский пролив, где была произведена тщательная съемка берегов и каждые полчаса делались промеры.

Так как корабли двигались очень близко от берега, французские моряки могли без труда различить во всех подробностях укрепления, построенные по европейскому образцу.

27-го увидели остров, не указанный ни на одной карте и отстоявший, по-видимому, лье на двадцать от корейских берегов. Он получил название острова Дажелет (Уллындо).

Затем французские корабли взяли курс к Японии. Из-за противных ветров фрегаты продвигались исключительно медленно. 6 июня увидели мыс Ното и остров Янисири, у западного побережья Хоккайдо.

«Мыс Ното на берегу Японии, – пишет Лаперуз, – является такой точкой, на которую географы могут вполне положиться; с установлением его координат и зная определенное капитаном Кингом местоположение мыса Набо на восточном берегу, можно будет установить ширину северной части этой страны. Наши исследования окажут географической науке еще более существенную услугу, так как станет известна ширина Татарского моря, (Татарским или Корейским морем в то время называли Японское море. Современное название этому морю дал русский мореплаватель И. Ф. Крузенштерн, и с тех пор оно прочно вошло в географическую науку. (Прим. ред.)) куда я решил направиться».

11 июня Лаперуз увидел берег Татарии.[142]Горы там имели, вероятно, от шестисот до семисот саженей в вышину. На их вершинах виднелся снег, но в небольшом количестве. Французы не обнаружили никаких следов возделанной земли или жилья. На протяжении сорока лье побережья не встретилось ни одного устья реки. Лаперуз все-таки хотел сделать остановку, чтобы естествоиспытатели и геологи смогли заняться исследованиями.

Двигаясь вдоль берега, моряки не видели никаких следов поселений; ни одна пирога не вышла навстречу кораблям. Казалось, эта страна, поросшая великолепными деревьями и пышной зеленью, была необитаема.

23 июня «Буссоль» и «Астролябия» бросили якорь в бухте, расположенной на 45°13' северной широты и 135°9' восточной долготы. Она получила название бухты Терней.

« Мы горели нетерпением, – рассказывает Лаперуз, – приступить к изучению этой страны, занимавшей наше воображение со времени отплытия из Франции. То был единственный уголок земного шара, не посещенный неутомимым капитаном Куком; вероятно, лишь трагические события, оборвавшие его жизнь, послужили причиной того, что мы первые высадились здесь.

Этот рейд (бухта Терней) расчленен на пять маленьких бухт; они отделены одна от другой холмами, до самой вершины поросшими деревьями. Никогда даже самой ранней весной вы не увидите во Франции зелени таких ярких и разнообразных оттенков. Пока шлюпки приближались к берегу, мы не спускали с него подзорных труб, но видели лишь оленей и медведей, которые спокойно паслись у самого моря. Это зрелище усиливало нетерпение, с каким мы стремились поскорее высадиться… Земля была устлана ковром из тех же растений, какие встречаются в нашем климате, но они отличались более ярким зеленым цветом и большими размерами; почти все они цвели.

На каждом шагу попадались розы, желтые и красные лилии, ландыши и все наши луговые цветы. Сосны венчали вершины гор; дубы росли начиная лишь с половины склона и по мере приближения к морю становились менее толстыми и мощными. Берега рек и ручьев поросли ивами, березами, кленами, а на опушке густых лесов виднелись яблони и боярышник в цвету вперемежку с купами орешника, на котором уже начали завязываться плоды».

Во время рыболовной экскурсии французы обнаружили древнюю могилу. Движимые любопытством, они раскопали ее и увидели два лежавших рядом скелета. Голову того и другого покрывали тюбетейки из тафты; туловище было завернуто в медвежью шкуру; с пояса свисали мелкие китайские монеты и медные украшения. В могиле нашли также с десяток серебряных браслетов, железный топор, нож и другие мелочи, среди них – голубой мешочек, наполненный рисом.

27 июня утром Лаперуз покинул эту пустынную бухту, предварительно оставив на берегу несколько медалей и установив столб с надписью, в которой указывалась дата прибытия французских кораблей.

На некотором расстоянии от бухты Терней матросы поймали свыше восьмисот штук трески и немедленно ее засолили; со дна моря они добыли много устриц в великолепных перламутровых раковинах.

После стоянки в бухте Сюффрен, расположенной на 47°51' северной широты и 137°25' восточной долготы, Лаперуз 6 июля увидел остров, являвшийся не чем иным, как Сахалином. Берег его был такой же лесистый, как берега материка. Внутри страны поднимались высокие горы, наивысшая из которых получила название пик Ламанон. Увидев дымки и хижины, де Лангль с несколькими офицерами съехал на берег. Островитяне убежали очень недавно, так как зола их костров еще не остыла.

Когда французские мореплаватели, оставив несколько подарков для местных жителей, собирались сесть в шлюпку, к берегу подошла лодка с семью гребцами, на вид совершенно не испуганными.

«В их числе, – говорится в отчете, – были два старика с длинными седыми бородами, одетые в ткань из древесной коры, несколько напоминавшую передники жителей Мадагаскара. У двоих из семи островитян одежда была из подбитой ватой нанки, по фасону мало чем отличавшаяся от китайской. На других имелся лишь длинный халат, с помощью пояса и нескольких пуговиц наглухо закрывавший все тело, что избавляло их владельцев от необходимости носить нижнее белье. Голову островитяне ничем не покрывали; у двух или трех была лишь повязка из медвежьей шкуры. Лицо и темя они брили, оставляя на затылке пучок волос длиной в восемь – десять дюймов; но их прическа не походила на принятую у китайцев, которые сохраняют только венчик волос вокруг головы. Все семеро носили сапоги из тюленьей шкуры с очень искусно сделанными, на китайский манер, каблуками.