Моя миссия в России. Воспоминания английского дипломата. 1910-1918 - Джордж Уильям Бьюкенен

«Работа Керенского среди войск на фронте сводится на нет антивоенной пропагандой агитаторов, которых большевики постоянно посылают туда, чтобы отговорить людей от участия в наступлении. Политическая обстановка такова, что он даже не решается призвать войска сражаться за победу, а только за скорейшее заключение мира. Ибо желание мира стало всеобщим. Это обстоятельство вынуждает нас не предпринимать ничего, что дало бы здешним пацифистам повод утверждать, что союзники продолжают войну ради империалистических целей. Наш отказ от участия в конференции, предложение о созыве которой Терещенко передал Альберу Тома около месяца назад, будет, несомненно, истолкован в этом смысле, и как бы ни велики были трудности, с которыми мы столкнемся на такой конференции, но рано или поздно нам придется с ними столкнуться. Отложить разговор о наших целях в этой войне – значит лишить Россию всякого желания продолжать войну.

Из того, что Терещенко сказал мне относительно предполагаемой конференции, я не думаю, что он хочет навязать нам какие-то определенные условия мира. Эти условия будут, как он заметил мне однажды, зависеть от хода военных действий, и поэтому их трудно сформулировать до тех пор, пока война не закончена. В другой раз он говорил, что стоит рассматривать два варианта условий мира: программу-минимум и программу-максимум. Он не идеалист, что характерно для его коллег из числа социалистов, и мы можем, я полагаю, рассчитывать, что он постарается убедить их взглянуть на вещи с практической точки зрения».

«События прошлой недели снова показали правильность изречения, что Россия – страна неожиданностей. Рано утром в понедельник я получил по телефону сообщение: четыре министра – члены партии кадетов – ушли сегодня ночью в отставку. Терещенко и Церетели только что вернулись из Киева, где они согласовывали проект соглашения с Радой об урегулировании украинского вопроса. Кадеты возражали против его принятия на том основании, что, если Временное правительство его ратифицирует, оно узурпирует функции Учредительного собрания. Однако не только соображения подобного рода, но и в значительной степени тот факт, что по всем вопросам они постоянно оставались в меньшинстве из четырех человек, стал причиной их нежелания и в дальнейшем брать на себя ответственность за действия, которых они не одобряли.

Терещенко, с которым я увиделся в тот же вечер, сурово порицал их за такой поступок. Они, по его мнению, положили конец существованию коалиционного правительства в момент, когда России угрожают как внешние, так и внутренние опасности, но при этом они не обладают достаточной поддержкой в стране, чтобы самим сформировать правительство. Тем не менее Терещенко говорил о внутренней ситуации с надеждой, и, когда в шесть часов пополудни я уходил от него, у него не было ни малейшего предчувствия надвигавшейся бури.

Ее первыми признаками, которые мы увидели, когда собрались после обеда поехать на острова, стало появление на улицах грузовиков и машин, заполненных вооруженными солдатами с пулеметами. Мы доехали только до середины моста и обнаружили, что дорога перегорожена. Тогда мы повернули назад и немного покатались по набережным и по городу. По возвращении в посольство в половине десятого мы обнаружили группы солдат, оживленно разговаривавших между собой, и вскоре после этого по мосту прошла длинная процессия. Она состояла из рабочих и трех полков солдат. Все были полностью вооружены и несли знамена с обычными лозунгами: „Долой министров-капиталистов!“, „Долой войну!“, „Дайте нам хлеба!“. Вскоре после этого мы услышали выстрелы позади посольства и увидели людей, спасавшихся бегством по набережной.

Поскольку Керенский уезжал в тот вечер на фронт, часть солдат направилась на автомобилях на Варшавский вокзал, чтобы его арестовать, но, когда они приехали туда, его поезд уже ушел. Другие пошли в Мариинский дворец арестовывать князя Львова и его коллег, которые в то время проводили там заседание кабинета. Когда им было предложено войти внутрь и поговорить с министрами, они отказались, опасаясь оказаться в ловушке, и удовлетворились реквизицией министерских автомобилей. Во вторник ситуация выглядела крайне серьезно, поскольку из Кронштадта прибыло несколько тысяч матросов. После полудня еще одна огромная процессия прошла через мост рядом с посольством, и всю оставшуюся часть дня во многих частях города были слышны винтовочные залпы и пулеметные очереди. Около полудня Терещенко позвонил, чтобы сказать, что, как только с фронта прибудут войска, беспорядки будут подавлены твердой рукой, но, поскольку большая часть столкновений будет происходить рядом с посольством, ему было бы спокойней, если бы мы уехали на несколько дней. Однако я отклонил это предложение.

В тот вечер положение правительства стало критическим, и, если бы казаки и несколько верных полков не пришли ему на помощь, правительству бы пришлось капитулировать. Когда мы обедали, казаки атаковали кронштадтских матросов, собравшихся на площади рядом с посольством, и обратили их в паническое бегство. Затем казаки поскакали обратно вдоль набережной, но немного выше они попали под перекрестный огонь. Мимо нас галопом промчались несколько лошадей без всадников, а затем мы увидели, как на двух казаков, которые вели арестованного, напали солдаты и убили их прямо под нашими окнами. В ночь со вторника на среду вышел приказ, запрещающий выходить на улицы до полудня следующего дня, и все мосты были либо разведены, либо взяты под усиленную охрану, чтобы не дать большевикам перейти через реку. У посольства была выставлена охрана, состоящая из офицера и десяти солдат. Генерал Нокс и полковник Торнхил также спали в здании посольства.

В среду было более или менее спокойно, но в шесть утра в четверг мы были разбужены офицером, который просил нас перейти в заднюю часть дома. Правительственные войска, сказал он, получили приказ взять штурмом крепость, захваченную повстанцами, а также штаб-квартиру Ленина на другом берегу реки, и, если пушки крепости будут направлены на войска, расположенные на этой стороне, мы окажемся на линии огня. Немного позднее Терещенко позвонил и сказал, что предоставит в наше распоряжение апартаменты в министерстве, но я не хотел покидать посольства, где я мог быть рядом с женой и дочерью. Все утро мы с большим волнением следили за передвижениями войск. У моста поставили усиленный караул из солдат и матросов с несколькими броневиками, артиллерия же стояла в резерве за посольством. Внезапно прозвучал сигнал тревоги, и тогда немногочисленное войско бросилось на середину моста, становясь на колени и ища хоть какого-нибудь прикрытия. К часу дня как крепость, так и вилла, где Ленин устроил себе штаб-квартиру, сдались, и, хотя в ночь на пятницу со стоящих на реке барж снова была слышна пулеметная стрельба, у нас с тех пор стало относительно спокойно.

В четверг и пятницу Терещенко говорил мне, что Керенский прислал с фронта телеграмму, в которой заявил, что не может работать с коллегами, которые все время ищут компромиссов с экстремистами вместо того, чтобы подавить их силой. Я сказал, что вполне с ним солидарен. Правительство слишком слабое. Верные войска, занявшие редакцию большевистского органа „Правда“ и захватившие компрометирующие документы, затем получили приказ освободить помещения и вернуть документы; кронштадтских матросов разоружили, но не наказали; а двоих ленинских заместителей, которые были арестованы, освободили. Я не знаю, кто из министров возражал против принятия строгих мер против подстрекателей беспорядков, в результате которых было убито пятьсот человек, но я боюсь, что у премьер-министра недостаточно сил, чтобы воспользоваться этой уникальной возможностью раз и навсегда подавить анархию. Терещенко ответил, что с возражениями выступал Совет, но теперь у них раскрылись глаза на серьезность положения. Во время недавних беспорядков был момент, когда многие из них могли погибнуть от рук повстанцев, если бы правительство не послало войска для их защиты».