Рыжие волосы, зеленые глаза - Звева Казати Модиньяни

— Я же тебесказал, мне очень жаль. Что еще я должен делать? Просить у нее прощения? Еслихочешь, я так и сделаю.

— В одинпрекрасный день эта девушка станет моей женой. Поэтому лучше бы тебе уже сейчаснаучиться ее уважать, — ответил Петер.

Когда Шантальпопросила увезти ее с новогоднего вечера в Сент-Морице еще до полуночи,Мистраль понял, что она действительно серьезно больна. Она была бледна, лицоосунулось от недомогания.

— Увези меняотсюда, — сказала Шанталь, — мне плохо.

Впервые за долгиемесяцы она обращалась к нему почти вежливо, потому что нуждалась в помощи.Мистраль отвез ее в их квартиру. Шанталь растянулась на постели.

— Я вызовуврача, — решил Мистраль, глядя на нее.

— Не надо.Мне просто нужно отдохнуть.

— Откудатакая уверенность?

Шантальнетерпеливо передернула плечами.

— Я плохосебя чувствую, а ты пристаешь ко мне со своими дурацкими вопросами. Вот все,что ты можешь! — Она не замедлила вновь перейти на свой обычный тон,холодный и враждебный.

Они были женатыуже два года; их отношения стремительно ухудшались безо всякой надежды навосстановление, и Мистралю приходилось только радоваться тому, что его женакрайне редко сопровождает его во время состязаний.

Иногда емуприходило в голову, что, если бы у них был ребенок, возможно, Шанталь уделялабы меньше внимания и сил светским мероприятиям в компании своих обычных друзей,с которыми встречалась то в Сент-Морице, то в Акапулько, то на австрийскихкурортах, то на яхте, то на острове Кавалло. Будь у них ребенок, как знать,может быть, ее характер смягчился бы.

Шанталь темвременем опять скривилась от боли и обратилась к нему.

— Кажется, тыбыл прав, — сказала она. — Придется позвать врача. И не просто врача,а гинеколога. У меня выделения, и они все усиливаются. Я боюсь…

— Чего? —встревожился он.

— Кровотечения, —призналась Шанталь.

— Это у тебяв первый раз? — спросил Мистраль.

— Гинекологпредупреждал, что такая опасность не исключена.

— Но почему?Когда ты с ним говорила? — Мистраль все больше и больше нервничал.

— Пару днейназад. Когда я решила прервать свою первую и, надеюсь, последнююбеременность, — небрежно, словно речь шла о пустяках, ответила она.

— Тыбеременна? — Мистраль пребывал в полной растерянности.

— Я была беременна.Теперь, к счастью, уже нет.

— Ты ждаларебенка, нашего ребенка, и ничего мне не сказала? — Он старался удержатьсебя в руках. — Ты уничтожила его. Убила. Ты это сделала, отвечай? Это былмой ребенок, и ты от него избавилась, не сказав мне ни слова! — ВзглядМистраля затуманился от гнева и боли.

— Твойребенок, — злобно прошипела она в ответ, — был прежде всего моим ребенком.А мне он был не нужен. Тебя это вообще не касается.

Мистральразмахнулся, чтобы ее ударить, но в последний момент опомнился. Сняв с ночногостолика телефон, он протянул его Шанталь и сказал:

— Звониврачу. Что касается меня, советую тебе больше никогда не попадаться мне наглаза. Между нами все кончено.

Шанталь провожалаего глазами, пока он выходил из комнаты, громко хлопнув дверью. Она знала, чтоникогда его больше не увидит.

* * *

Шанталь провеланесколько дней в клинике. За ней преданно ухаживала Сюзанна Боннар, златокудраябогиня французского экрана, на которую Мистраль натыкался всякий раз, когда емуслучалось провести пару дней дома с женой в Париже. Казалось, именно этовоздушное существо заправляет всем в его доме. Мистралю не нравились отношения,установившиеся между двумя женщинами, но, когда он пытался выразить Шанталь своенеудовольствие по поводу навязчивого присутствия в доме ее подруги, она тут женачинала его третировать как пошлого обывателя, недостойного того золотогомира, в который он попал благодаря ей.

Мистраль уехал нарассвете. Он чувствовал себя наконец-то свободным и даже счастливым, но — хотяон давно уже понял, что с такой женой, как Шанталь, ни за что и никогда несумеет создать даже подобия семьи, — ему никак не удавалось отделаться отмысли об этом нерожденном ребенке, о том, какое будущее могло бы его ожидать,если бы Шанталь отважилась завести ребенка.

Мистральотправился в Южную Африку, где начал тренироваться для первых соревнованийсезона, намеченных на март. Он сам себе установил строгое и жесткое расписание:мастерская, трасса, гимнастический зал.

Джонни Грэйприсоединился к нему в Кейптауне в середине февраля.

— Я вижу, тыв отличной форме, — поздравил его менеджер команды. — Я хочу выигратьчемпионат, — сказал Мистраль.

Он работал с«О'Доннелл» два года подряд, завоевав сначала третье, а затем и второе место вмировой турнирной таблице. Всякий раз, всходя на пьедестал почета, он ощущал, скаким горячим энтузиазмом приветствуют его поклонники. Фирма и спонсоры были имвполне довольны. Но все эти превосходные результаты оставляли у Мистраляпривкус горечи и разочарования. Ни третье, ни второе место его не устраивало.Он должен был быть первым. Он выстрадал для себя это право, он его заслужил, онрисковал ради него жизнью и теперь во что бы то ни стало хотел стать первым.Мистраль частенько вспоминал слова Энцо Феррари, брошенные ему в лицо вМаранелло: «О'Доннелл» никогда не даст вам такого удовлетворения, какое вымогли бы получить от езды на «Феррари».

Мистраль с вызовомвзглянул на менеджера команды:

— Ты должендать мне настоящий скоростной «болид».

— Я делаювсе, что могу. Поверь, я прекрасно понимаю, что у меня есть пилот высшейкатегории, но, к сожалению, машина еще не обладает такими характеристиками,которые позволили бы ей вырваться вперед.

— Тогда я невозобновлю контракт, — открыто заявил Мистраль.

Он ожидалвыражений возмущения и протеста, но вместо этого Джонни улыбнулся ему идружески хлопнул по плечу:

— Ты прав. Тыне можешь быть вечно вторым, поэтому я все тебе скажу откровенно, как друг. Нотолько учти: не ссылайся потом на меня, потому что я буду все отрицать.«О'Доннелл» не может дать тебе конкурентоспособную машину. Мы дышим на ладан.Из-за бесхозяйственности в управлении фирма оказалась на грани банкротства. Мыпродержимся этот сезон на деньги спонсоров, но ни цента не можем вложить в усовершенствованиемодели.

Еще в прошломгоду, во время розыгрыша «Гран-при» Монте-Карло, некоторые фирмы установили насвоих машинах турбокомпрессоры, многократно усиливающие мощность двигателя.

— А почему бынам этого не сделать? — спросил тогда Мистраль у инженеров.