Мерлин - Стивен Рэй Лоухед

Аврелий, рождаются редко. Просто Утеру не повезло — он был братом Аврелия и всю жизнь оставался в его тени. Вот почему я решил никогда их не сравнивать, даже не хвалить Аврелия в присутствии Утера — или даже в его отсутствие, — не добавив нескольких приятных слов в адрес самого Утера.

Пустяк, скажете вы, но на таких пустяках и строятся империи.

Северные и западные королевства встали под знамена Утера, и непокорные владыки Ллогрии внезапно поняли, что могут распрощаться с мечтами о верховном владычестве. Большая часть, если и не осознала всех выгод единства, то хотя бы поняла, что разумнее будет покориться, и присоединилась к северу и западу в поддержке Аврелия.

Остальные, сжигаемые и ослепляемые жаждой власти, представляли собой серьезную угрозу. Они готовы были биться с Аврелием за престол; пламя их страсти могла угасить лишь кровь. И кровь лилась: много доблестных воинов, способных сразиться с ютами и саксами, пали от руки соплеменников.

Однако непокорных надо было смирить. Мы видели: Аврелий будет править всеми или никем. Иного пути нет.

Я был рядом с ним, поддерживал его в бою, как некогда Талиесин Эльфина. А в то долгое, трудное лето он очень нуждался в поддержке. Наступали минуты, когда обычная уверенность ему изменяла, он начинал сомневаться и даже отчаиваться.

— Ничто не стоит такой цены, Мерлин, — говорил он, и тогда я отыскивал слова ободрения.

Утеру не по душе было сражаться с союзниками, но он был воином до мозга костей и часто шел на то, от чего уклонились бы другие. Его стали бояться: «Утер, — шептались вокруг, — охотничий пес Аврелия, хладнокровный убийца, который любому перегрызет горло, скажи хозяин хоть слово».

На самом деле он был не столько хладнокровен, сколько предан, и преданность его брату, самому верховному престолу не знала границ. Я научился уважать и Утера. Его упорство шло от любви — любви истинной и чистой. Редко кто умеет любить так бескорыстно, как Утер Аврелия.

Меня, впрочем, рыжий удалец невзлюбил с первого взгляда. Он относился ко мне с той беспричинной подозрительностью, которую вызывает все непонятное у многих так называемых «просвещенных людей». Он терпел меня, а со временем даже принял и научился ценить мой совет. Ибо он понял, что я не желаю ему вреда и тоже люблю Аврелия.

Да, на нас троих стоило взглянуть, когда мы разъезжали среди своих воинов, по большей части пеших (лошадей на всех не хватало), постоянно голодных, усталых, грязных, раненых и больных. Однако мы не сдавались. Мы рвались к верховному престолу, как гончие, взявшие олений след, и нас было не остановить.

Одна за другой ллогрские дружины переходили на нашу сторону. Один за другим южные владыки присягали Аврелию на верность: Дунаут, правитель воинственных бригантов, Коледак, повелитель древних иценов и катувеллаунов, Моргнат, вождь богатых и независимых белгов, Горлас, властитель заносчивых корнубийцев, — гордецы как на подбор. Однако все они преклонили колени перед Аврелием.

И вот в последние дни бабьего лета перед тем как осенние ливни накрыли землю мокрым плащом, мы наконец выступили против Хенгиста.

Время было выбрано не самое лучшее. Мы могли бы переждать зиму, чтобы накопить силы и подлечить раны. Можно было даже сделать передышку и короновать Аврелия. Однако ему невмоготу было терпеть, что саксонские полчища топчут британскую землю.

— Давайте коронуем меня позже, — сказал Аврелий, — если останется что короновать.

К тому же, как указывал Утер, передышка даст Хенгисту возможность собрать еще людей: с весенним разливом из-за Узкого моря подойдут новые корабли. Да и на верность ллогрских правителей особо рассчитывать не приходится: за долгие зимние месяцы они успеют позабыть свои клятвы. Лучше выступить сейчас и покончить с этим раз и навсегда.

То же самое посоветовал бы и я. Хенгист и так набрался сил за долгое лето. К нему присоединился его брат Хоре с шестью кораблями воинов. Они встали лагерем на восточном побережье, которое еще у римлян получило название саксонского. Для защиты от варваров римляне выстроили здесь крепости. Часть этих крепостей вместе с прилежащими землями подарил саксам Вортигерн, другие они захватили сами.

Мы двинулись на восток, к саксонскому побережью, готовые, если потребуется, приступить к самым крепостям. Однако саксы и не думали укрываться за стенами — изголодавшись по крови, они двинулись нам навстречу.

Аврелий утвердил свой штандарт, имперского орла, и разбил шатер на холме, с которого открывался вид на брод у реки Нене. Где-то за рекой укрылось воинство Хенгиста.

— Это место нам подходит, — объявил Аврелий. — Орел не слетит с этого холма, доколе саксы не будут оттеснены в море! — С этими словами он вонзил меч в землю и ушел отдыхать в шатер.

Хотя наши люди за лето навидались больших сражений, в лагере в тот день царило необычное волнение. Слышались разговоры и громкий смех, любая работа в предвкушении боя выполнялась легко и весело.

Одной из причин этого, решил я, была общая вера в Утера. Он показал себя прирожденным полководцем: быстрым, решительным и в то же время хладнокровным в гуще сражения, превосходным наездником, искусным в обращении с копьем и мечом, — короче, более чем достойным соперником любому супостату.

Другая же причина заключалась в том, что мы наконец-то сошлись с настоящим неприятелем. Завтра мы будем сражаться с саксами, а не покорять соплеменников. На поле нас ждет истинный враг, а не возможный друг. И мысль эта поднимала дух воинов.

Я уже шел в шатер, когда меня остановил Утер (он направлялся к своим военачальникам).

— Лорд Эмрис, — сказал он с оттенком обычной колкости в голосе, — прошу на одно слово.

— Да?

— Хорошо бы вечером послушать песню. Думаю, завтра люди будут драться ожесточеннее, если песня зажжет в их сердце огонь.

Мне казалось, что боевой дух в стане и без того высок, к тому же среди нас были два-три арфиста — барды других королей, которые нередко пели для воинов. Тем не менее я ответил:

— Хорошая мысль. Я попрошу кого-нибудь из арфистов. Кого бы ты предпочел?

— Тебя, Мирддин. — Он употребил кимрскую форму моего имени, что с ним случалось редко. — Пожалуйста.

— Зачем, Утер? — Я уловил в его тоне какие-то незнакомые нотки.

— Простых воинов это поддержит, — сказал он, отводя глаза.

— Простых воинов, — повторил я и замолчал.

Молчания он не выносил, поэтому его прорвало:

— Ладно, ладно, не только простых.