Прогулки по Парижу с Борисом Носиком. Книга 2: Правый берег - Борис Носик

Пригородный Батиньоль лишь в 1860 году удостоился чести быть включенным в XVII округ столичного города Парижа, а до того прозябал в звании пригорода, и порядки в нем были дачно-пригородные. Скажем, при заселении участков и домов местного Цветочного городка (Cité des Fleurs) местные власти требовали, чтобы при каждом доме было посажено хотя бы три фруктовых дерева (совсем как на подмосковных садовых участках), а также устроены лужайка и садик. Последствия этого мудрого законодательства и нынче ласкают взгляд…

Вообще, тут многое уцелело от былой пригородной идиллии, в тихом квартале Батиньоль. Покупатели, торговцы, соседи знают друг друга в лицо и по имени, за глаза перемывают друг другу косточки (стало быть, существует «общественное мнение»), выплывают вдруг из дали корни прежней эмиграции. Бывшая петербурженка Ира Уолдрон узнала недавно, что в ее живописной квартирке на рю Нолле в былые времена жили русские. А однажды, когда мы стояли на углу улицы Ги Моке со здешним старожилом Мишей Щетинским, первым переводчиком моих романов на французский, я обнаружил вдруг, что кафе рядом с его домом содержит в названии слово «славянский» (то ли «славянский шарм», то ли «славянская душа», уже и не помню). Я еще не успел добиться от Миши вразумительного объяснения, как из кафе вышел черный, как ночь, африканец и бойко заговорил с Мишей по-русски. «Откуда?» – воскликнул я изумленно, а он подмигнул мне как-то очень по-московски и крикнул: «Клавка! А, Клавка! Выдь на минутку!» Вышла стопроцентно русская официантка и объяснила мне, что они с ее черным мужем жили в Москве, вот он и подучился: «Они ведь, черти, способные».

В другой раз, направляясь к Мише, я обнаружил на кабацкой вывеске за углом странную комбинацию французского (а может, офранцуженного русского) слова «бистро» с офранцуженным русским окончанием «оф» – там было написано «Бистрофф». Хозяйка кафе оказалась цыганкой из знаменитой семьи певцов Димитриевичей (их могилы на русском кладбище в Сент-Женевьев-де-Буа французские экскурсанты посещают сразу после могилы Ф. Юсупова).

Конечно, за годы городского существования в квартале Батиньоль зелени поубавилось, а все же есть еще и садочки, и скверики, а главное – цел еще сквер Батиньоль на площади Шарль-Фийон, почти деревенский сквер за почти деревенской площадью и церковью. Нисколечко не французский, а скорее английский и даже отчасти русский (судя по вечному беспорядку) сквер, устроенный, конечно, благодетелем Альфандом по приказу другого парижского благодетеля, Османа, в царствование благодетеля Наполеона III. Парк романтический, с речушкой, водопадиком…

Суета городской жизни мешает мне по приезде в Париж реализовать планы, которые я вынашиваю в деревенском своем одиночестве. Сколько уже лет собираюсь я снова навестить красивую хозяйку кафе «Бистрофф» – поговорить поподробнее о цыганской жизни, а может, и попеть вместе. И сколько лет собираюсь зайти на рю Мадам в банное заведение, оборудованное месье Николаем Бебутовым. Я читал о нем, что он коллекционер-антиквар, пишет стихи и разбирается в хитростях сантехники, что вовсе не лишнее при его бизнесе, но я все хочу спросить, кем он приходится тем Бебутовым, которых уже нет… Кстати, о тех, которые тут жили и которых больше нет с нами. Они на кладбище Батиньоль. Знаменитое кладбище. Сам Верлен собирался на нем водвориться после смерти и, как водится у поэтов, заранее все это описал:

В конце концов Верлен был похоронен не здесь. А на кладбище Батиньоль нашли последний приют многие из тех, чьи имена нам знакомы. На 25-м участке кладбища похоронены два замечательных русских художника – Александр Бенуа и Лев Бакст. Бенуа был не только живописцем и графиком – он был историком искусства, критиком, одним из основателей журнала «Мир искусства», хранителем отдела английской и французской живописи в петроградском Эрмитаже. Лев Бакст был живописцем и замечательным театральным художником-декоратором. Он работал для Дягилева, входил в его «мозговой трест», очень много сделал для успеха дягилевской антрепризы. Оба художника уехали из России в 20-е годы, и Бенуа дожил в эмиграции до глубокой старости.

На кладбище Батиньоль похоронены бывший российский посол в Италии де Гире и русский пианист и композитор Сергей Ляпунов. До 1984 года на этом же кладбище была могила великого русского артиста Федора Шаляпина. Потом прах Шаляпина, разлучив его в смерти с женой Марией, перевезли в Москву на Новодевичье кладбище. Против этой операции возражала в свое время дочь певца Дарья Шувалова (она напомнила ходатаям из Москвы, что советское правительство в свое время конфисковало всю недвижимость столь почитаемого им певца и ничего не вернуло), а позднее в своей статье «Перемещение трупов» протестовал Мстислав Ростропович, напомнивший, что эта пропагандистская операция противоречит предсмертной воле покойного. А на 25-м участке кладбища над пустой могилой по-прежнему стоит памятник с надписью:

«Здесь покоится Федор Шаляпин, гениальный сын земли русской».

Среди бульваров, авеню и улиц, сходящихся лучами у площади Клиши, наибольший соблазн для приезжих представляет, конечно, бульвар Клиши. В этом вы убедитесь, увидев, сколько роскошных туристских автобусов дремлет на этом бульваре в ожидании своих пассажиров, которые ринулись в прославленное гнездо разврата – на Клиши. Пойдем и мы потихонечку. Не будем спешить. Предупреждаю со всей откровенностью (рискуя растерять попутчиков): никакого там особенного разврата нет, на этом бульваре. Так, одни глупости – секс-шопы, пип-шоу да еще цветные фотографии у входа в кабаки, как правило, куда более впечатляющие, чем все, что там можно увидеть внутри (стриптизерша, одна на весь бульвар, может заявиться лишь под утро, а пока – пей что-нибудь втридорога). К тому же мы с вами не из провинциального итальянского городка сюда приехали. Мы из России, где сексуальная революция произошла намного раньше, чем во Франции…

И все же пройтись по бульвару Клиши стоит. В начале XX века на северной стороне бульвара жило много художников, прославивших Францию, до сих пор в домах, выходящих на бульвар, немало ателье. В доме № 6 жил и умер Дега, в доме № 11 жил Пикассо, в доме № 130 были ателье Ван Гога, Тулуз-Лотрека, Сёра, Боннара, Ван Донгена. Здесь жили они сами, их семьи, их торговцы-«маршаны». Были на бульваре и знаменитые кабаре, и знаменитые театры. Театры здесь есть и сейчас, но должен предупредить своих спутников: для начала мы свернем на авеню Рашель (когда-то здесь был русский ресторан «Казанова») и окажемся перед входом на знаменитое Северное (в обиходе его называют Монмартрским) кладбище Парижа, не уступающее ни размерами, ни своей популярностью кладбищу Пер-Лашез. Если повернуть влево от главного входа, можно увидеть могилы «дамы с камелиями» Альфонсин Дюплесси, поэта Альфреда де Виньи, братьев Гонкуров, барона де Жомини (он был адъютантом императора Александра I, вел русскую армию против турок 15 лет спустя, а потом создал в России военную академию). Повернув вправо, можно увидеть могилу княгини Салтыковой (урожденной Потоцкой), надгробие Эмиля Золя, чуть дальше (в 27-м секторе) могилы Генриха Гейне и художника Греза, в 21-м – надгробия Дюма-сына и Фрагонара, в 22-м – Ренана… В 30-м секторе, где похоронены мадам Рекамье и Стендаль, есть одна могила (2-я линия авеню де ла Круа), которая так разволновала Ивана Бунина, что он записал в тот день: «Париж, 6 февраля 1924 года. Был на могиле Богини Разума». В очерке, названном «Богиня Разума», Бунин описывал жалкую могилку бывшей «Богини» на Монмартрском кладбище: