Драконов не кормить - Ирина Лазаренко

Что его нельзя заболтать, вывести из себя, развеселить, разжалобить, сбить с толку.

И это ненормально. Это страшнее целой теплицы, набитой Ахнирами.

Талай полоснул Илидора злым взглядом и отошёл на пару шагов. Илидор старательно не поёжился, хотя от взгляда Ахнира по щеке и виску будто табун бабочек пробежал.

Эльфы никогда не смотрят драконам в глаза.

– Не тревожься. Тебя не запрут без нужды. Вы нужны науке в добром здравии. И настроении.

Глаза у Теландона были водянисто-голубыми, смотрящими словно внутрь себя или внутрь тебя. На загорелом лице они казались глазами слепца. Эти глаза чиркнули по щеке и виску Илидора, бросив ещё один табун бабочек поверх следа, оставленного взглядом Ахнира Талая. Илидор снова не поёжился, только зубы стиснул, и крылья плаща обняли его, поддерживая.

На миг показалось, что Теландон с нажимом добавит: «И настроении. Я же сказал. Улыбайся, Илидор», но Теландон ничего не добавил…

Золотой дракон мотнул головой, вытряхивая из неё воспоминание, и коротко ответил Йерушу:

– Да, я помню, как впервые увидел Теландона.

– Ну ещё бы. – Найло дёргал свисающую с конвейера цепь и вид у эльфа был такой, словно он прикидывает, как бы половчее прокатиться на ней. – Я тебя понимаю, у меня был профессор в университете, такой же гнуснячий тип. Звали Вашарай. Его в Ортагенай привезли контрабандой, в ящике с овощами, не то из Варкензея, не то вообще из-за южной части залива.

– Залива?

– Ну да, Залив Уныния.

Илидор смотрел непонимающе. Найло оставил в покое цепь и уселся прямо на пол. Его, кажется, совсем не смущало, что пол прохладный, а огромная машина осталась нависать над ним, над головой и за спиной, готовая в любой миг клюнуть в загривок. У Найло, кажется, совсем не было желания держать все машины в поле зрения, чтобы видеть: они не двигаются.

До тех пор, пока зрение не начнёт тебя подводить и обманывать, конечно же.

Илидор пока держался, разговор с Йерушем отвлекал, машины оставались просто машинами: обездвиженными, гнусными, ждущими.

– Что за Залив Уныния?

Найло длинно вздохнул и скучно, словно повторяя чужие слова, оттарабанил:

– Он отделяет Ортагенай от остальных доменов и Чекуан – от южных земель людей. Ты чего так смотришь на меня, ты не знал, что Ортагенай на острове?

Дракон помотал головой. Йеруш фыркнул.

– Ну да, он на острове. Залив – очень хреновый залив, одно название, переплюйка с солёной водой. Я думаю, это слёзы, которые нарыдали жители Варкензея от смеха. – Йеруш наклонился вперёд, вцепился глазами в лицо Илидора, поскрёб ногтями щёки, оставляя на бледной коже яркие полосы, заметные даже в полумраке. – Почему ты этого не знал? У драконов же есть учителя? Или вас не учат, а только воспитывают?

Илидор не ответил: внезапно вспыхнувшее в груди раздражение выплеснулось злым спазмом в мышцы и суставы, дракон сжался пружиной и челюсти сжал тоже. Хорошо этому эльфу сидеть тут и беспечно трепаться! Как будто у драконов есть выбор, учиться им или только воспитываться!

Но Йеруш на Илидора уже не смотрел, он качал головой, запрокинув лицо к потолку, и говорил ему:

– Страшное дело получается, ну правда: дракон же – такая огромная ящерица, она будет жить сколько, сотни лет, тысячи? И даже читать не умеет! Как так?

– На тебя что, кочерга в детстве падала? – Голос Илидора злой капелью брызнул в зал, звонко щёлкнул по металлическим панелям ближайших машин. – Ящерицы нам не родня! И я умею читать! Я же читал твои карты!

– Я думал, ты притворялся, что читаешь. Но если ящерицы вам не родня, то кто тогда, черепахи?

– Кто такой черепаха? – вопросом ответил дракон.

– О-о-о! – Найло вскочил и принялся шагать туда-сюда, на поворотах замедляясь, чтобы провести ладонями по машинам, а по Илидору от этого зрелища забегали мурашки размером с корову.

Кто в своём уме прикоснётся к машине? Если бы Илидор случайно дотронулся до одной из них, он был долго тряс рукой и вытирал её о штаны, и никак не мог избавиться от мерзкой дрожи от прикосновения почти живого металла. Его холод, его гладкость ощущались бы на коже, и дракону бы казалось, что чем сильнее он трёт руку о штаны, пытаясь избавиться от этого ощущения, тем дальше расползается по его телу холодная порча прикосновения к машине.

А Найло просто бегает и хлопает по дробилкам, удержалкам, подвешалкам, крутилкам и выглядит так, словно не делает ничего особенного.

Хотя трудно представить, что вообще может быть особенным для этого эльфа.

– Черепахи – это такие медленные штуки в тяжеленном панцире, да, я бы тоже был медленным в таком панцире, из них варят вкусный суп, и я не знаю, почему их всех до сих пор не съели, ведь они медленные и вкусные, такая удача, и у них кожа складками вроде чешуи…

– Да что ты несёшь! – перебил Илидор. – Я похож на медленную штуку в складках, из которой можно сварить суп? Черепахи нам точно не родня!

Йеруш замер, медленно поглаживая поручень гроба на колёсах. В таком можно запереть дракона, а потом оставить машину кататься туда-сюда по рельсам, чтобы дракону внутри казалось, будто его сожрала огромная злобная тварь, сожрала и пошла дальше по своим делам, а дракон теперь вечно будет болтаться у неё во чреве. Внутри всегда не хватало воздуха. На самом деле он проходил свободно через множество мелких дырок, высверленных в боковых пластинах, но казалось, будто его не хватает. И когда наконец спустя вечность в машинную возвращался эльф, останавливал гроб на колёсах и через долгое, бесконечно долгое время открывал его створки – дракон вываливался наружу и не мог подняться на ноги, не мог надышаться, его лёгкие как будто оказывались свёрнутыми в трубочку, и эта трубочка никак не разворачивалась до конца, чтобы наполниться воздухом.

Машины были бесящими и непреодолимыми. И такой же непреодолимой оказывалась благодарность эльфу, который выпускает тебя из машины, даже если перед этим сам туда и засунул, даже если этот эльф – Ахнир Талай.

Ведь он мог и не выпустить тебя. Мог оставить кататься в гробе на колёсах, трясясь вместе с ним. Когда сидишь во чреве своего ночного кошмара – не можешь даже моргать, только трясёшься мимовольно и неостановимо.

А ещё можно оказаться подвешенным за руки на распырке, и тогда боль в плечах заглушается ужасом от того, что стальная пятерня держит твою ладонь и запястье, что ты лежишь голой спиной на шершавом и холодном металле, беспомощный, распахнутый перед железными свёрлами, нацеленными на твой живот. Они не двигаются. Они выжидают. Когда пройдёт много-много времени, в машинной появится эльф, и он решит: приказать ли металлическим ладоням подтянуть тебя повыше? запустить ли свёрла, чтобы пожужжали над твоим животом, а твоей главной задачей на ближайшее время стало не обосраться? или же приказать ладоням разжаться, чтобы твоё тело, колотящееся в конвульсиях, сползло по металлической лежанке на пол и замерло там несчастным скрюченным комком ужаса?